Теперь казалось, что ему недостает не только школьного галстука, но и картузика, какие носят в младших классах. Говорят, что переживания старят людей. Но его этот выстрел еще на десять лет помолодил.Пока мы ждали, я сказал решительной девице, что из всего этого может получиться довольно хороший рассказ и что я его, вероятно, когда-нибудь напишу. Например, как эти шестеро построились цепочкой и прорвались в дверь — разве это не производит впечатления? Ее это возмутило, и она сказала, что нельзя писать об этом, потому что это повредит делу Испанской республики. Я возразил, что давно уже знаю Испанию, и что в старые времена, еще при монархии, в Валенсии перестреляли бог знает сколько народу, и что за сотни лет до установления Республики в Андалузии резали друг друга большими ножами — их называют навахами, — и что, если мне случилось быть свидетелем нелепого происшествия в баре Чикоте в военное время, я вправе писать об этом, как если бы это произошло в Нью-Йорке, Чикаго, Ки-Уэст или Марселе. Это не имеет ровно никакого отношения к политике. Но она стояла на своем. Вероятно, многие, как и она, сочтут, что писать об этом не следовало. Но немец, например, кажется, считал, что это ничего себе история, и я отдал ему последнюю из своих сигарет. Как бы то ни было, спустя три с лишним часа полиция нас отпустила.В отеле «Флорида» обо мне беспокоились, потому что в те времена бомбардировок, если вы собирались вернуться домой пешком и не возвращались после закрытия баров в семь тридцать, о вас начинали беспокоиться. Я рад был вернуться домой и рассказал о том, что произошло, пока мы готовили ужин на электрической плитке, и рассказ мой имел успех.За ночь дождь перестал, и наутро погода была сухая, ясная, холодная, как это бывает здесь в начале зимы. Без четверти час я прошел во вращающуюся дверь бара Чикоте выпить джину перед завтраком. В этот час там бывает мало народу, и к моему столику подошли бармен и двое официантов. Все они улыбались.— Ну как, поймали убийцу? — спросил я.— Не начинайте день шутками, — сказал бармен. — Вы видели, как он стрелял?— Да, — сказал я.— И я тоже, — сказал он. — Я в это время вон там стоял. — Он показал на столик в углу. — Он приставил дуло пистолета к самой его груди и выстрелил.— И долго еще задерживали публику?— До двух ночи.— А за fiambre, — бармен назвал труп жаргонным словечком, которым обозначают в меню холодное мясо, — явились только сегодня в одиннадцать. Да вы, должны быть, всего-то и не знаете.— Нет, откуда же ему знать, — сказал один из официантов.— Да, удивительное дело, — добавил второй. — Редкий случай.— И печальный к тому же, — сказал бармен. Он покачал головой.— Да. Печальный и удивительный, — подхватил официант. — Очень печальный.— А в чем дело? Расскажите.— Редчайший случай, — сказал бармен.— Так расскажите. Говорите же!Бармен пригнулся к моему уху с доверительным видом— В том пульверизаторе, вы понимаете, — сказал он, — в нем был одеколон. Вот ведь бедняга!— И вовсе не такая это была глупая шутка, — сказал официант.— Конечно, он это просто для смеху. И нечего было на него обижаться, — сказал бармен. — Бедный малый!— Понимаю, — сказал я. — Значит, он просто собирался всех позабавить.— Видимо, — сказал бармен. — И надо же, такое печальное недоразумение.— А что с его пушкой?— Полиция взяла. Отослали его родным.— Воображаю, как они довольны, — сказал я.— Да, — сказал бармен. — Конечно. Пульверизатор всегда пригодится.— А кто он был?— Мебельщик.— Женат?— Да, жена приходила утром с полицией.— И что она сказала?— Она бросилась к нему на грудь и все твердила: «Педро, что они с тобой сделали, Педро? Кто это с тобой сделал? О Педро!»— А потом полиции пришлось увести ее, потому что она была не в себе, — сказал официант.— Говорят, что он был слабогрудый, — сказал бармен. — Он сражался в первые дни восстания. Говорили, что он сражался в горах Сьерры, но потом не смог. Чахотка.— А вчера он пришел в бар, просто чтобы поднять настроение, — предположил я.— Да нет, — сказал бармен. — Это в самом деле редкий случай. Muy raro. Я разузнал об этом у полицейских, а они народ дотошный, если уж возьмутся за дело. Они допросили его товарищей по мастерской. А ее установили по карточке профсоюза у него в кармане. Вчера он купил этот пульверизатор и одеколон, чтобы подшутить на чьей-то свадьбе. Он так об этом и говорил. Он купил одеколон в лавчонке напротив. Адрес был на ярлыке флакона, а самый флакон нашли в уборной. Он там заряжал свой пульверизатор одеколоном. А сюда, наверно, зашел, когда начался дождь.— Я видел, как он вошел, — сказал один из официантов.— А тут пели, ну он и развеселился.— Да, весел он был, это правда, — сказал я. — Его словно на крыльях несло.Бармен изрек с безжалостной испанской логикой:— Вот оно, веселье, когда пьют слабогрудые.— Не нравится мне вся эта история, — сказал я.— Послушайте, — сказал бармен. — Ну не странно ли? Его веселость столкнулась с серьезностью войны, как мотылек…— Вот это правильно, — сказал я. — Сущий мотылек.— Да я не шучу, — сказал бармен. — Понимаете? Как мотылек и танк.Сравнение ему очень понравилось. Он впадал в любезную испанцам метафизику.— Угощаю, — заявил он. — Вы должны написать об этом рассказ.Я вспомнил того парня с пульверизатором, его серое восковое лицо, его широко раскинутые серые восковые руки, его подогнутую ногу — он в самом деле походил на мотылька. Не то чтобы очень, но и на человека он был мало похож. Мне он напомнил подбитого воробья.— Дайте мне джину с хинной.— Вы должны непременно написать об этом рассказ, — твердил бармен. — Ваше здоровье!— И ваше, — сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99