— сказал он. — Я же отвечаю.— Если хотите, подите и позвоните по этому номеру. Запишите. — Он записал. — Спросите Пепе, — сказал я.— Я против него ничего не имею, — сказал официант. — Но дело в Республике. Такой человек опасен для нашей Республики.— А другие официанты его тоже узнали?— Должно быть. Но никто ничего не сказал. Он старый клиент.— Я тоже старый клиент.— Так, может быть, он теперь тоже на нашей стороне?— Нет, — сказал я. — Я знаю, что нет.— Я никогда никого не выдавал.— Это уж вы решайте сами. Может быть, о нем сообщит кто-нибудь из официантов.— Нет. Знают его только старые служащие, а они не донесут.— Дайте еще желтого джина и пива, — сказал я. — А хинной еще немного осталось в бутылке.— О чем он говорит? — спросил Джон. — Я совсем мало понимаю.— Здесь сейчас человек, которого мы оба знали в прежнее время. Он был замечательным стрелком по голубям, и я его встречал на состязаниях. Он фашист, и для него явиться сейчас сюда было очень глупо, чем бы это ни было вызвано. Но он всегда был очень храбр и очень глуп.— Покажите мне его.— Вон там, за столом с летчиками.— А который из них?— Самый загорелый, пилотка надвинута на глаз. Тот, который сейчас смеется.— Он фашист?— Да.— С самого Фуэнтес-дель-Эбро не видел близко фашистов. А их тут много?— Изредка попадаются.— И они пьют то же, что и вы? — сказал Джон. — Мы пьем, а другие думают, мы фашисты. Что? Слушайте, были вы в Южной Америке, Западный берег, в Магальянесе?— Нет.— Вот где хорошо. Только слишком много вось-ме-ро-но-гов.— Чего много?— Восьмероногов. — Он произносил это по-своему. — Знаете, у них восемь ног.— А, — сказал я. — Осьминог.— Да. Осьминог, — повторил Джон. — Понимаете, я и водолаз. Там можно много заработать, но только слишком много восьмероногов.— А что, они вам досаждали?— Я не знаю, как это. Первый раз я спускался в гавани Магальянес, и сразу восьмероног. И стоит на всех своих ногах, вот так. — Джон уперся пальцами в стол, приподнял локти и плечи и округлил глаза. — Стоял выше меня и смотрел прямо в глаза. Я дернул за веревку, чтобы подняли.— А какого он был размера, Джон?— Не могу сказать точно, потому что стекло в шлеме мешает. Но голова у него была не меньше четырех футов. И он стоял на своих ногах, как на цыпочках, и смотрел на меня вот так (он выпялился мне в лицо). Когда меня подняли и сняли шлем, я сказал, что больше не спущусь. Тогда старший говорит: «Что с тобой, Джон? Восьмероног, он больше испугался тебя, чем ты восьмеронога». Тогда я ему говорю: «Это невозможно!» Может, выпьем еще этого фашистского напитка?— Идет, — сказал я.Я следил за человеком у того стола. Его звали Луис Дельгадо, и в последний раз я видел его в 1933-м в Сан-Себастьяне на стрельбе по голубям. И помню, мы стояли с ним рядом на верхней трибуне и смотрели на финал розыгрыша большого приза. Мы с ним держали пари на сумму, превышавшую мои возможности, да, как мне казалось, превосходившую и его платежеспособность в том году. Когда он, спускаясь по лестнице, все-таки заплатил проигрыш, я подумал, до чего же он хорошо себя держит и все старается показать, что считает за честь проиграть мне пари. Я вспомнил, как мы тогда стояли в баре, потягивая мартини, у меня было удивительное чувство облегчения, как если бы я сухим выбрался из воды, и вместе с тем мне хотелось узнать, насколько тяжел для него проигрыш. Я всю неделю стрелял из рук вон плохо, а он превосходно, хотя выбирал почти недосягаемых голубей и все время держал пари на себя.— Хотите реванш на счастье? — спросил он.— Как вам угодно.— Да, если вы не возражаете.— А на сколько?Он вытащил бумажник, заглянул в него и расхохотался.— Собственно, для меня все равно, — сказал он. — Ну, скажем, на восемь тысяч песет. Тут, кажется, наберется.Это по тогдашнему курсу равнялось почти тысяче долларов.— Идет, — сказал я, и все чувство внутреннего покоя мигом исчезло и опять сменилось пустым холодком риска. — Кто начинает?— Раскрывайте вы.Мы потрясли тяжелые серебряные монеты по пяти песет в сложенных ладонях. Потом каждый оставил свою монету лежать на левой ладони, прикрывая ее правой.— Что у вас? — спросил он.Я открыл профиль Альфонса XIII в младенчестве.— Король, — сказал я.— Берите все эти бумажонки и, сделайте одолжение, закажите еще выпить. — Он опорожнил свой бумажник. — Не купите ли у меня хорошую двустволку?— Нет, — сказал я. — Но, послушайте, Луис, если вам нужны деньги…Я протянул ему туго сложенную пачку толстых глянцевито-зеленых тысячных банкнот.— Не дурите, Энрике, — сказал он. — Мы ведь поспорили, не так ли?— Разумеется. Но мы достаточно знаем друг друга.— Видимо, недостаточно.— Ладно, — сказал я. — Ваше дело. А что будем пить?— Как вы насчет джина с хинной? Очень славный напиток.Мы выпили джина с хинной, и хотя мне было ужасно неприятно, что я его обыграл, я все же был очень рад, что выиграл эти деньги; и джин с хинной казались мне вкусными, как никогда. К чему лгать о таких вещах и притворяться, что не радуешься выигрышу, но этот Луис Дельгадо был классный игрок.— Не думаю, чтобы игра по средствам могла доставлять людям удовольствие. Как по-вашему, Энрике?— Не знаю. Никогда не играл по средствам.— Будет выдумывать. Ведь у вас куча денег.— Если бы, — сказал я. — Но их нет.— О, у каждого могут быть деньги, — сказал он. — Стоит только что-нибудь продать, вот вам и деньги.— Но мне и продавать нечего. В том-то и дело.— Выдумаете тоже. Я еще не встречал такого американца. Вы все богачи.По-своему он был прав. В те дни других американцев он не встретил бы ни в «Ритце», ни у Чикоте. А теперь, оказавшись у Чикоте, он мог встретить таких американцев, каких раньше никогда не встречал, не считая меня, но я был исключением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99