"Все, что не от веры, есть
грех", только тогда приоткрывают нам свой загадочный смысл, когда мы
согласимся принять, что первый человек, соблазнившись плодами с дерева
познания, погубил этим и себя, и всех людей: мы, конечно, вправе - кто может
нам помешать? - отвернуться совсем от Св. Писания и отнести Библию к разряду
книг, не удовлетворяющих требования современной образованности. Но по Библии
знание не только не есть и не может быть источником истины - по Библии
истина живет там, где знание кончается, где царствует свобода от знания105.
Или так: знание есть тяжкое бремя, пригибающее человека к земле и не дающее
ему выпрямиться. Это, как я уже сказал, почувствовал уже Плотин или это
донеслось до него через тех друзей, через которых до него дошли и писания
гностиков. И есть все основания допустить, что именно гностики,
"исправлявшие" Св. Писание сообразно тому "познанию", которое они усвоили в
школах греческой философии, и вызвали в нем это неудержимое стремление
(((((<( ?(?( (?( (tm)(((("((( (взлететь над познанием)clxxxviii. Но мы так
глубоко, за долгие века земного существования, срослись с теми истинами,
которые нам внушаются разумом, что мы и не можем представить себе, как
возможно существовать без них. Повседневный опыт неизменно и постоянно
свидетельствует о том, что человека, отказавшегося от руководительства
разума, ждут всевозможные беды. Это всем известно, об этом нет нужды
распространяться, и Киргегард никогда не пытался скрыть от своих читателей,
что в нашем эмпирическом мире разум неограниченный властелин. Но философия
ведь стремится выйти за пределы эмпирического бытия. Тот же Платон, который
нас предостерегал от (((?((((('ов, учил, что философия есть (((?(( (((?(((
(упражнение в смерти), что философствовать - значит ?(((("((((( ((? ((((?(((
(приготовляться к смерти и умирать)clxxxix. Что же - и пред лицом смерти, на
грани, отделяющей наш видимый мир от иных миров, разум продолжает сохранять
свою власть и свои права? Мы слышали от Киргегарда - и вряд ли кто станет
это оспаривать, что разумное сознание не выносит того, что ему рассказывают
смерть и безумие. Но тогда почему, для какой надобности охранять и беречь
его, воздавать ему, как он того требует, божеские почести? И если он все же
не выпускает нас из своих рук и продолжает, несмотря на свое бессилие,
притязать на роль вершителя человеческих судеб, то не значит ли это, что он
не благодетель, а смертельный враг наш, ta bellua qua non occisa homo non
potest vivere! Разум как враг людей и богов: величайший парадокс, какой
можно только придумать. И, вместе с тем, самое страшное и мучительное, что
могло бы выпасть на долю одинокого, беззащитного человека: Quam aram parabit
sibi qui majestatem rationis laedit! ("Какой алтарь уготовит себе человек,
оскорбивший величество разума" - Спиноза)cxc. Если разум не направляет, если
разум не выручает, если разум отказывается служить нам - куда идти?
Киргегард нисколько не преувеличивал, когда говорил, что отказаться от
разума - величайшее мученичество. Я бы прибавил только, что по собственному
почину, добровольно, едва ли когда-нибудь хоть один человек принял на себя
такое мученичество.
Надо думать, что тот безотчетный страх, который Киргегард предположил в
первом человеке, и был страх пред возможностью остаться без водительства
разума. И этим страхом воспользовался змей, чтоб соблазнить его вкусить от
плодов дерева познания. Пожалуй, вернее и ближе к Св. Писанию сказать, и что
от страха начался грех. Второе положение Киргегарда, что этот страх был
страхом пред Ничто, принадлежит к глубочайшим прозрениям в тайну
грехопадения. В распоряжении соблазнителя только и было, что чистое Ничто;
Ничто, из которого Бог творческим актом создал и вселенную, и человека, но
которое без Бога не выходило за пределы своего Ничтожества и не могло иметь
никакого значения в бытии. Но если всемогущество Божие могло сотворить из
Ничто мир, то ограниченность человека, внушенный ему змеем страх превратил
Ничто в огромную всеразрушающую, всеистребляющую, ничтожущую силу. Ничто
перестало быть ничем, перестало быть несуществующим, оно стало существующим,
оно прилепилось, оно внедрилось своим ничтожеством во все существующее -
хотя ему его существование совсем ни для чего не было нужным. Ничто
оказалось загадочным оборотнем. На наших глазах оно превратилось сперва в
Необходимость, потом в Этическое, потом в Вечноеcxci. И сковало не только
человека, но и самого Творца. С ним и бороться нельзя обыкновенными
средствами: его ничем не проймешь и никак не одолеешь - оно скрывается под
небытием своим каждый раз, как чувствует приближение опасности. И - с нашей
точки зрения - Богу еще труднее с ним бороться, чем человеку. Бог гнушается
принуждением. Ничто ничем не гнушается. Оно держится только принуждением и
ничего, кроме принуждения, своим неожиданным и ни для чего ему не нужным
бытием не осуществляет.
Ничто присвоило себе (опять скажу без всякого желания) предикат бытия,
как будто бы он и в самом деле неотъемлемо всегда принадлежал ему. И разум,
которому, по его назначению, полагалось бы остановить его в его незаконном
захвате - в его распоряжении был закон противоречия (((((((?(( (?( ?((?(
("непоколебимейший из всех принципов", - как выражается Аристотель)cxcii и
не менее могущественный закон достаточного основания, - разум
безмолвствовал: не смел или не имел сил пошевелитьсяcxciii. Ничто все и всех
заворожило:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109