Самое трудное остается впереди. Мы знаем уже,
что этическое родилось вместе с разумным и от одних родителей, что
необходимость есть родная сестра долженствования. Когда Зевс, принужденный
Необходимостью ограничить права человека на его тело и мир, решил дать ему в
возмещение потерянного нечто "лучшее от самих богов", это лучшее было
"этическим": от Необходимости боги и себя, и людей могли спасать только
одним способом: долженствованием. Отстранивши этическое и отказавшись от
дара языческих богов, человек сталкивается грудь с грудью с Необходимостью.
И тут уже нет выбора: надо вступить с нею в последнюю и отчаянную борьбу, от
которой даже боги отказались и исход которой вперед никто предугадать не
может. Или, точнее: поскольку мы захотим предугадывать, придется сказать,
что тут двух мнений быть не может. С Необходимостью и боги не борютсяlxx,
перед Необходимостью отступили величайшие мудрецы: не только Платон и
Аристотель, сам Сократ признавал, что борьбы тут быть не может и - так как
борьба за невозможное бессмысленна, - то, стало быть, борьбы быть и не
должно. Если кому до сих пор не было видно, то, быть может, теперь он
увидит, где лежит место встречи между разумным и этическим: как только разум
усматривает необходимость и провозглашает свое "невозможно", этическое уже
тут как тут со своим "ты должен". Друзья Иова в речах, обращенных к
валявшемуся на навозе замученному старцу, оказываются не менее
просвещенными, чем греческие философы. Если формулировать кратко их длинные
речи, все сведется к тому, что говорил обыкновенно Сократ, или, если
довериться Эпиктету, что сказал Зевс Хризиппу: раз нельзя преодолеть, стало
быть - и людям, и богам - должно принять. И, наоборот, если захотеть в
коротких словах передать ответ Иова друзьям, - то получится, что на свете
нет такой силы, которая принудила бы его "принять" то, что с ним произошло,
как должное и как окончательное. Иначе говоря: не только "право", но и
"власть" Необходимости ставится под вопрос. Точно ли в самом деле
Необходимости дана власть распоряжаться судьбами людей и мира? Есть ли это
"самоочевидная истина" или кошмарное наваждение? Как случилось, как могло
случиться, что человек принял эту власть и покорился ей? И еще больше: как
могло случиться, что "этическое", с которым люди связывают все, что есть
самого значительного, нужного, ценного в жизни, пришло со своим "ты должен"
на защиту бессмысленной, отвратительной, тупой, глупой и слепой
Необходимости? Может ли человек жить в мире, пока в нем господствует
Необходимость? Может ли человек не прийти в отчаяние, когда он убеждается,
что Необходимость, не довольствуясь находящимися в ее распоряжении
средствами внешнего принуждения, ухитрилась переманить на свою сторону его
собственную "совесть" и заставить ее слагать гимны своим злодейским делам?
Это и погнало Киргегарда от Гегеля и умозрительной философии к "частному
мыслителю" Иову. Иов доказал "ширину своего миросозерцания той
непоколебимостью, которую он противопоставляет всем ухищрениям и нападкам
этики"19, - пишет Киргегард. Пусть друзья Иова "лают" на него, сколько им
вздумается, продолжает он, пусть не только друзья, пусть мудрейшие люди всех
времен и народов лают вместе с друзьями, чтоб убедить его в правоте
"этического", требующего от него радостной покорности постигшей его судьбе.
Для Иова "ты должен" этического - пустой звук, и "метафизические утешения",
которые пригоршнями бросают ему друзья, - только вздорная болтовня. И не
потому, что его друзья недостаточно мудры и просвещенны. Нет, они постигли
всю человеческую мудрость, и они могли бы украсить собой любой из эллинских
симпозионов. Филон, цитируя эти речи, без труда мог бы доказать, что великие
греки добыли свою мудрость из Библии - не пророков и псалмопевцев, правда, а
из изречений друзей Иова: этика (долженствование) покрывает собой
Необходимость - где человек не может, он не вправе и хотеть. И точно: если
разум всевидящ и умеет точно определить, где кончается возможное и
начинается невозможное, тогда этика, покрывающая его и на него опирающаяся,
обеспечена in saecula saeculorum и мудрость друзей Иова, как и греческая
мудрость, священна. Если?! Но тут-то является вопрос: что такое сама
Необходимость? И чем держится ее власть? Отчего люди и боги, точно
завороженные ею, не смеют или не умеют отказать ей в повиновении? Еще раз
повторяю уже раньше поставленный вопрос: как случилось, что этика,
придуманная лучшими из людей, защищает и благословляет эту власть? Пред
судом этики прав не Иов, а его друзья: не может же в самом деле разумный
человек рассчитывать и требовать, чтобы из-за него переделывались законы
мироздания! И Иов именно так и поступает: он не хочет "рассчитывать", не
хочет считать - и требует, и на все представления его друзей у него один
ответ: скучные вы утешители. Киргегард же вторит ему, жертвует ради него
Гегелем, отстраняет этику, отрекается от разума и всех великих завоеваний,
которые, благодаря разуму, делало в течение своей тысячелетней истории
человечество. На все, что ему до сих пор внушали его учителя, он, словно в
забытьи, отвечает не словами, а - для нашего уха - почти уже
нечленораздельными звуками - и даже не отвечает, а не своим голосом кричит:
"Что это за власть, которая отняла у меня мою честь и гордость, да еще таким
бессмысленным образом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109