она может отрубить руку, отрубить ногу, послать в изгнание,
которое хуже Сибири. А раз она это может - стало быть, она уже не
воображение. Пойди на поле сражения и взгляни на убитых, пойди в госпиталь и
взгляни на раненых: никогда не найдешь ты там ни среди убитых, ни среди
раненых человека, который бы был так изуродован, как тот, с которым
расправилась честь"15. Не может быть сомнения, что Киргегард
"свидетельствует об истине", хотя и не в том, конечно, смысле, в каком, по
словам Мартензена, свидетельствовал об истине Мюнстер. Иначе выражаясь:
Киргегард рассказывает правду о себе. Он был лишен покровительства законов
и, точно проказой, покрыт бесчестием. Недаром, в тех же "Этапах жизненного
пути", он поместил свои потрясающие "Мемуары прокаженного". Может у него
быть общий язык с Мартензеном или Мюнстером? Не очевидно ли, что на него
надвинулось со всей неумолимостью и беспощадностью какое-то извечное и
страшное "Entweder-Oder"? Либо Гегель, Мюнстер, Мартензен, благополучное
христианство и те "законы", которые оберегают их действительность, либо
новые "законы" (а может быть, даже и не законы, а что-то на законы совсем и
не похожее), которые убьют законы старые, низвергнут мнимых свидетелей
истины и восстановят в правах раздавленного Киргегарда. "Честь", правда, не
властна вернуть человеку оторванную руку или ногу, но зато ей дано не только
отрывать руки и ноги, но и сжигать души людей. У кого узнал Киргегард эту
истину? Вне христианства, говорил он нам, не было человека, равного Сократу.
Но не остается ли и в христианстве Сократ по-прежнему единственным
источником истины?
III. ОТСТРАНЕНИЕ ЭТИЧЕСКОГО
Авраам переходит границу этического... Либо этическое не есть высшее,
либо Авраам погиб.
Киргегард
"С ранней молодости, - рассказывает Киргегард, - я жил в постоянном
противоречии: другим я казался необычайно одаренным, но в глубине души своей
я знал, что не гожусь никуда"16. Кто был прав - другие ли, считавшие
Киргегарда необычайно одаренным, или он сам, знавший, что он ни на что не
годен? Можно ли такой вопрос ставить по поводу Киргегарда? Он сам говорит:
"Я могу только религиозно, перед Богом, понять самого себя. Но между мной и
людьми стоит стена недоразумения. У меня нет с ними общего языка"17. И
точно, как согласовать запросы Киргегарда с тем, чего ищут "все"? "Все"
считают его очень одаренным - он знает, что не годится никуда. Все полагают,
что он страдает из-за пустяков, а для него его страдание - всемирно
историческое событие. Уверенность в том, что "все" никогда не согласятся
признать его "страдания" заслуживающими хотя бы какого-нибудь внимания,
лишает его возможности поделиться с людьми своей тайной, и это доводит его
мучения до крайности, делает их нестерпимыми. Где найти инстанцию, которая
рассудит между Киргегардом и "всеми", между Киргегардом и "общим"? И есть ли
такая инстанция? На первый взгляд - тут как будто и вопроса никакого нет:
совершенно очевидно, что отдельный человек должен быть вперед готов
покориться общему, как бы ему трудно ни было, и в этой согласованности с
общим искать смысла своего существования. Затем - и это самое главное -
какой удельный вес пред лицом истины имеют такие слова, как страдание,
мучение, ужасы, - будут ли они произнесены Киргегардом, или Иовом, или
Авраамом? Иов говорит: если бы мою скорбь и мои страдания положили на весы,
то они были бы тяжелее песка морского. Даже Киргегард не решается повторить
эти слова Иова. Что сказал бы Сократ, если бы ему довелось такое услышать?
Может ли "мыслящий" человек так говорить? А между тем Киргегард единственно
потому ушел к "частному мыслителю" Иову от знаменитого философа Гегеля, что
Иов смел так говорить. Иов тоже, выражаясь языком Киргегарда, "выпал из
общего", у него тоже не было общего языка с другими людьми. Иова выпавшие на
его долю ужасы довели до безумия, а "человеческая трусость не может вынести
того, что имеют рассказать о жизни смерть и безумие"18. Киргегард постоянно
повторяет, что большинство людей даже и не подозревает, какие ужасы таит в
себе жизнь. Но "прав ли" Киргегард, прав ли Иов? Не есть ли это бесспорная и
самоочевидная истина, что безумие и смерть - есть "просто" конец всего,
подобно тому как тоже бесспорная и самоочевидная истина, что страдания и
скорби Иова и даже всего человечества ни на каких весах не перевесят песка
морского? Так что "все", т.е. те, которые не знают и не хотят знать, что
такое ужасы жизни, находятся в более благоприятных условиях для постижения
истины, чем те, которые эти ужасы испытали ?
Мы стоим пред основным вопросом Киргегарда: на чьей стороне истина, на
стороне "всех" и их "трусости" или тех, кто дерзнул взглянуть в глаза
безумию и смерти? За этим, только за этим он, покинув Гегеля, пошел к Иову,
и этим моментом определяется черта, отделяющая экзистенциальную философию от
умозрительнойlxix. Уйти от Гегеля значило отречься от разума и броситься без
оглядки к Абсурду. Но, как мы сейчас увидим, путь к Абсурду оказался
загражденным "этикой": пришлось не только разум, но и этическое отстранить.
В дневниках своих Киргегард говорил, что тот, кто хочет понять
экзистенциальную философию, должен понять смысл, кроющийся под словом
"отстранение этического". Пока "этическое" стоит на пути, нельзя прорваться
к Абсурду. Правда - и это нужно теперь же сказать: не сбросив с пути
"этического", мы не можем пройти к Абсурду, но это не значит еще, что
"этическое" есть единственное препятствие, которое приходится преодолеть
экзистенциальной философии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109