Лев ШЕСТОВ.
КИРГЕГАРД И ЭКЗИСТЕНЦИОНАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
(глас вопиющего в пустыне)
Москва, изд-во "Прогресс"-"Гнозис",
1992


EE?AAAA?A E YECENOAIOEAEUIA? OEEINIOE?
Вместо предисловия. КИРГЕГАРД И ДОСТОЕВСКИЙi
I
Вы, конечно, не ждете от меня, чтобы в течение одного часа, который
предоставлен в мое распоряжение, я сколько-нибудь исчерпал сложную и трудную
тему о творчестве Киргегарда и Достоевского. Я потому ограничу свою задачу:
я буду говорить лишь о том, как понимали Достоевский и Киргегард первородный
грех, или - ибо это одно и то же - об умозрительной и откровенной истине. Но
нужно вперед сказать, что за такое короткое время вряд ли удастся выяснить с
желательной полнотой даже то, что они думали и рассказывали нам о падении
человека. В лучшем случае удастся наметить - и то схематически, - почему
первородный грех приковал к себе внимание этих двух замечательнейших
мыслителей XIX столетия. К слову сказать, и у Нитше, который, по обычным
представлениям, был так далек от библейских тем, проблема грехопадения
является осью или стержнем всей его философской проблематики. Его главная,
основная тема - Сократ, в котором он видит декадента, т.е. падшего человека
по преимуществу. Причем падение Сократа он усматривает в том, в чем история
- и в особенности история философии - находили всегда и нас поучали находить
его величайшую заслугу: в его беспредельном доверии к разуму и добываемому
разумом знаниюii. Когда читаешь размышления Нитше о Сократе, все время
невольно вспоминаешь библейское сказание о запретном дереве и
соблазнительные слова искусителя: будете знающими. Еще больше, чем Нитше, и
еще настойчивее говорит нам о Сократе Киргегардiii. И это тем более
поражает, что для Киргегарда Сократ самое замечательное явление в истории
человечества до появления на горизонте Европы той таинственной книги,
которая так и называется Книгой, т.е. Библии.
Грехопадение тревожило человеческую мысль с самых отдаленных времен. Все
люди чувствовали, что в мире не все благополучно и даже очень
неблагополучно: "Нечисто что-то в Датском королевстве", - говоря словами
Шекспира, - и делали огромные и напряженнейшие усилия, чтобы выяснить,
откуда пришло это неблагополучие. И нужно сейчас же сказать, что греческая
философия, равно как и философия других народов, не исключая народов
дальнего Востока, на поставленный так вопрос давала ответ, прямо
противоположный тому, который мы находим в повествовании Книги Бытия. Один
из первых великих греческих философов, Анаксимандр, в сохранившемся после
него отрывке говорит: "Откуда пришло к отдельным существам их рождение,
оттуда, по необходимости, приходит к ним и гибель. В установленное время они
несут наказание и получают возмездие одно от другого за свое нечестие"iv.
Эта мысль Анаксимандра проходит через всю древнюю философию: появление
единичных вещей, главным образом, конечно, живых существ и по преимуществу
людей, рассматривается как нечестивое дерзновение, справедливым возмездием
за которое является смерть и уничтожение их. Идея о (?((((((е и ((((?
(рождение и уничтожение) есть исходный пункт античной философии (она же,
повторяю, неотвязно стояла пред основателями религий и философий дальнего
Востока). Естественная мысль человека, во все времена и у всех народов,
безвольно, точно заколдованная останавливалась пред роковой необходимостью,
занесшей в мир страшный закон о смерти, неразрывно связанной с рождением
человека, и об уничтожении, ждущем все, что появилось и появляется. В самом
бытии человека мысль открывала что-то недолжное, порок, болезнь, грех и,
соответственно этому, мудрость требовала преодоления в корне того греха,
т.е. отречения от бытия, которое как имеющее начало осуждено на неизбежный
конец. Греческий катарзис, очищение, имеет своим источником убеждение, что
непосредственные данные сознания, свидетельствующие о неизбежной гибели
всего рождающегося, открывают нам премирную, вечную, неизменную и навсегда
непреодолимую истинуv. Действительное, настоящее бытие (?(((( ?()vi нужно
искать не у нас и не для нас, а там, где власть закона о рождении и
уничтожении кончается, т.е. там, где нет и не бывает рождения, а потому нет
и не бывает уничтожения. Отсюда и пошла умозрительная философия. Открывшийся
умному зрению закон о неизбежной гибели всего возникающего и сотворенного
представляется нам навеки присущим самому бытию: греческая философия в этом
так же непоколебимо убеждена, как и мудрость индусов, а мы, которых отделяют
от греков и индусов тысячелетия, так же неспособны вырваться из власти этой
самоочевиднейшей истины, как и те, которые впервые ее обнаружили и показали
нам.
Только Книга книг в этом отношении составляет загадочное исключение.
В ней рассказывается прямо противоположное тому, что люди усмотрели своим
умным зрением. Все было создано, читаем мы в самом начале Книги Бытия,
Творцом, все имело начало, но это не только не рассматривается как условие
ущербности, недостаточности, порочности и греховности бытия, но, наоборот, в
этом залог всего, что может быть хорошего в мироздании; иначе говоря,
творческий акт Бога есть источник, и при этом единственный, всего хорошего.
Вечером каждого дня творения Господь, оглядываясь на сотворенное, говорил:
"добро зело", а в последний день, осмотрев все, Им созданное, увидел Бог,
что все добро зело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109