Или что он,
пренебрегши наставлениями Лейбница, выйдя в поиски за истиной, не захватил с
собой закона противоречия и закона достаточного основания, которые так же
необходимы мыслителю, как компас и карта моряку, и потому принял первое
попавшееся ему на глаза заблуждение за истину.
Но Киргегард, повторяю, и сам все это превосходно знал: если бы он
считал, что от философии так легко и просто можно отделаться, - он бы не
написал своих двухтомных "Философских крох", исключительно посвященных
борьбе с умозрительной философией. Голое утверждение, что вера держится
Абсурдом - никому не покажется убедительным: если вера все свои упования
возлагает на Абсурд, то тогда все что угодно сойдет за истину, только бы оно
отзывалось нелепостью. То же можно сказать и об отстранении этического.
Достаточно только вспомнить, ради каких надобностей этическое отстраняется.
Иов отстраняет его - так сказал бы Сократ, и здесь сократовская ирония была
бы как нельзя более уместна, - чтобы получить своих коров, Киргегард, чтобы
вернуть себе способность быть супругом. Надо полагать, что и отец веры,
Авраам, недалеко ушел от Иова и героя "Повторения"... Правда, Авраам решился
на дело, потрясающее наше воображение: занес нож над единственным своим
сыном, над своей надеждой, над отрадой старости. Нужны, конечно, большие
силы для этого. Но недаром нам Киргегард сказал, что Авраам отстранил
этическое - Авраам "верил". Во что он верил? "Даже в то мгновение, когда нож
блеснул уже в его руках, Авраам верил, что Бог не потребует у него Исаака...
Пойдем дальше. Допустим, что он действительно заклал Исаака - Авраам верил.
Он верил не в то, что где-нибудь в ином мире он найдет блаженство... Нет,
здесь, в этом мире (подчеркнуто в подлиннике. - Л.Ш.) он будет счастлив еще.
Бог может дать ему другого Исаака, Бог может вернуть к жизни закланного
сына. Авраам верил в силу Абсурда: человеческие рассчеты для него давно
кончились"35. И чтобы рассеять всякие сомнения в том, как он понимает веру
Авраама и смысл его поступка, он и собственное дело приобщает к библейской
истории. Разумеется, делает он это не прямо и не открыто. И мы знаем уже,
что о таких вещах люди открыто не говорят, а Киргегард и подавно, и что он
для того и придумал "теорию" непрямых высказываний. При случае, между
прочим, он нам, правда, скажет и такое: "Что такое для человека его Исаак,
это каждый решает сам и для себя"36, - но смысл и "конкретное" значение этих
слов можно разгадать, только прослушав "выдуманный" им рассказ о бедном
юноше, влюбившемся в царскую дочь. Для всех совершенно очевидно, что юноше
не видать царевны, как своих ушей. Обыкновенный здравый смысл, равно как
высшая человеческая мудрость (в конце концов принципиальной разницы между
здравым смыслом и мудростью нет), равно советуют ему бросить мечту о
невозможном и стремиться к возможному: вдова богатого пивовара - для него
самая подходящая партия. Но юноша, точно его что-то ужалило, забывает и
здравый смысл, и божественного Платона и вдруг, совсем как Авраам, бросается
в объятия Абсурда. Разум отказался дать ему царскую дочь, которую он
предназначил не для него, а для царского сына, и юноша отворачивается от
разума и пытает счастье у Абсурда. Он знает, что в "обыденности повседневной
жизни" царит глубочайшая уверенность, что царская дочь ему никогда не
достанется. "Ибо разум прав: в нашей долине скорби, где он является
господином и хозяином, это было и останется невозможностью"37. Он знает
тоже, что дарованная богами людям мудрость рекомендует в таких случаях как
единственный выход из создавшегося положения спокойную покорность
неизбежному. И он даже проходит через эту покорность - в том смысле
проходит, что со всей ясностью, на какую способна человеческая душа, дает
себе отчет в действительном. Иному, пожалуй, объясняет Киргегард, покажется
более соблазнительным убить в себе желание обладать царской дочерью,
обломать, так сказать, острие скорби. Такого человека Киргегард называет
рыцарем покорности и находит даже слова сочувствия по его адресу. И все-же
"чудесно обладать царской дочерью", и "рыцарь покорности, если он это
отрицает, - лжец"38 и его любовь не была настоящей любовью. Рыцарю
покорности - Киргегард противопоставляет рыцаря веры: "Через веру, говорит
этот рыцарь себе, через веру, в силу Абсурда ты получишь царскую дочь". И
еще раз повторяет: "Все же, как чудесно получить царскую дочь. Рыцарь веры -
единственный счастливый: он господствует над конечным, в то время, как
рыцарь покорности здесь только пришелец и чужак"39. Но тут же он признается:
"И все же на это дерзновенное (движение) я неспособен. Когда я пытаюсь
проделать его - голова у меня идет кругом и я тороплюсь укрыться в скорбь
покорности. Я могу плавать - но для этого мистического парения я слишком
тяжеловесен". А в дневниках его мы читаем - и не раз: "Если бы у меня была
вера, Регина осталась бы моей".
Почему же человек, который так страстно, так безумно рвется к вере, не
может обрести ее? Отчего не может он пойти за Авраамом и бедным юношей,
полюбившим царскую дочь? Отчего он отяжелел и не способен к парению? Отчего
на его долю выпала покорность и отчего ему отказано в последнем дерзании?
Мы помним, что, сравнивая язычество с христианством, Киргегард говорил,
что язычество не понимало, что грех связан с упорством и закоренелостью
человеческой воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109