В рассказе Фомы не названы спутники, сопровождавшие Франциска ко двору султана Мелек-эль-Камеля. Но Бонавентура их называет!
Конрад снова вспомнил ответ библиотекаря на вопрос, откуда ему может быть знакомо имя Иллюминате «Он был с нашим учителем, когда тот пытался обратить султана».
Опять Иллюминато! Конечно, это он снабдил Бонавентуру подробностями египетского путешествия, так же как Элиас снабжал ими Фому. Однако это не объясняет, зачем Иллюминато понадобилось изобретать новое объяснение слепоте Франциска спустя годы после завершения труда Фомы Челанского.
Отшельник достал заметки, принесенные из Сакро Конвенто, и переписал целую главу, озаглавленную: «О лихорадке, поразившей святого Франциска, и болезни его глаз». Настанет день, мечтал он, когда, перечитав свои записи, он ясно поймет, почему наставник находил их столь важными, что включил в свое письмо.
Он уже был вполне уверен, что тайна Лео коренится в событиях, приведших к появлению стигматов или последовавших непосредственно за ними. Поэтому он открыл следующую книгу, доставленную Аматой из Сан-Дамиано, – переписанную Бедными женщинами «Легенду трех спутников», и сразу открыл ее на этом событии жизни святого. И увидел там то, что заставило его снова зарыться в свои записки.
– Явная лакуна, мадонна, – объяснял он в тот же вечер Джакоме. – Такой пробел, что в него телега с сеном проедет. Не знаю еще, как были искалечены спутники, зато могу ответить на вопрос Лео «почему?». И «кем?».
Он сомневался, что матрона сумеет разобраться в его рассуждениях, однако пригласил ее к себе в комнату, потому что просто лопнул бы, если бы не поделился с кем-нибудь своим открытием.
– Смотрите! – восклицал он, водя пальцем по странице. – Шестнадцатая глава кончается на событиях 1221 года. Потом идет краткое описание стигматов – в 1224 году от рождества Господа нашего – и сразу перескакивает на смерть святого Франциска в 1226 году. А где же пять лет после 1221? Столько важных перемен случилось за эти годы – ив жизни Франциска, и в ордене! Лео с друзьями ни за что не пропустили бы ни одного события из этого времени.
– Кроме только запечатления стигматов...
– А! Это я тоже хотел вам показать. Взгляните на описание Франциска, как раз перед появлением серафима. Лео писал ясно, но стиль у него простой, как домотканое полотно. «Cum enim seraphices desideriorium ardoribus – «поглощенный серафимической любовью и желанием». Это изящная латынь, мадонна! Изящная! К тому же автор употребляет специальный философский термин: «sursum agere». Никто из наших трех спутников этого не писал. Такую фразу мог породить лишь ум обучавшегося в Париже богослова.
Конрад поймал себя на том, что от возбуждения говорит все быстрее и быстрее. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, прежде чем вернуться к своим запискам. По взгляду донны Джакомы заметно было, что вся эта латынь для нее непостижима, как ни старается она уследить за его мыслью.
– Потерпите еще минуту, мадонна, – Конрад. Он разложил рядом с рукописью листки своих записок.
– Вот как описывает ту же сцену Бонавентура. – Он указал отрывок, который имел в виду. – То и дело повторяются одни и те же выражения – вот, вот и вот – кроме только слов «когда видение исчезло». Здесь Бонавентура пишет: «disparentigiturvisio», а у спутников – «quavisione disparent» – совершенное – менее зрелого ума, на мой взгляд. Удивительное сходство, учитывая, что Бонавентура писал свое «Главное Предание» через семнадцать лет после того, как Лео со спутниками закончил свою «Легенду».
– И как вы это понимаете? Конрад скрестил руки на груди.
– Полагаю, мы нашли ответ на вопрос Лео: «Откуда серафим?» Полагаю, что серафим в «Спутниках» явился от Бонавентуры, который, по-видимому, очарован сим образом – почерпнув его, без сомнения, в рассказе Элиаса, поведанном тому Фомой Челанским. Полагаю, что человек, бывший генералом ордена в 1246 году – в год, когда Лео вручил ему рукопись «Спутников», – просил молодого Бонавентуру добавить эту вставку. Человек этот, выбросивший также из манускрипта пять лет, был Кресчентиус да Иези; Джованни да Парма, сменивший его, ни за что не позволил бы увечить рукопись и вставлять в нее фальшивки. Бонавентура же, взявшись несколько лет спустя за написание собственного предания, всего лишь переписал свой отрывок с немногими грамматическими поправками.
В то время как Конрад выкладывал свои умозаключения, у него мелькнула беглая мысль, что падение Джованни могло иметь причиной не только его «еретическую» приверженность учению Иоахима, но и историю с рукописью. Донна Джакома прервала ход его мысли:
– Но зачем?
– Зачем? – повторил он задумчивым шепотом, перебирая свои записи. – Я сам то и дело возвращаюсь к этому вопросу: но зачем?
Он уложил кипу листов поверх «Спутников» и нагнулся, чтобы убрать книги. Шлепанье сандалий из аркады заставило его поторопиться. Он все еще склонялся над столом, когда в дверях возник Пио.
– Пришли из Сакро Конвенто, хотят вас видеть, брат.
– Кто-то из братьев? Им не положено выходить в этот час.
– Одет он в рясу братства, но не старше меня. Похоже, парень бежал всю дорогу. Так запыхался, что еле говорит.
– А себя он назвал?
– Да. Убертино да Казале.
У мальчика от холода и волнения покраснели не только щеки, но даже уши и кончик носа. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу у входной двери, и его глаза, обычно светлые, казались черными от расширившихся зрачков.
– Buona notte Доброй ночи (ит.).

, брат, – приветствовал его Конрад. – Что стряслось? Почему ты еще не в постели?
– Я выбрался наружу, когда все улеглись. Мне надо с вами поговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143