Плохо ей приходится без матери.
Конрад вскинул голову. Он никак не ждал от донны Джакомы жалости к «девочке», как она назвала Амату. Заметив его движение, Джакома поджала губы.
– Милый Конрад, я целиком разделяю высокое мнение, которое имел о вас Лео. Даже среди братьев редки люди, столь полно отдающиеся своему призванию. Поучать столь развитого духовно человека было бы величайшей дерзостью со стороны старой женщины. И все же, признайте, вы долго жили вдали от мира, и я не думаю, что вы способны представить жестокую борьбу, которую каждодневно приходится вести здесь и мужчинам, и женщинам, чтобы дожить хотя бы до завтра. Вам не понять, какое зверство испытала на себе Амата, когда пленницей жила в доме убийц, беззащитная перед любой их прихотью. Я знаю таких мужчин. За одним я была замужем, и в нашем доме жили его братья. Эти мальчики-переростки выпускали бродить по дому своего любимого леопарда и смеялись, когда зверь убил служанку и рвал ее тело. У той женщины было четверо маленьких детей. Они играли с моими сыновьями.
Конрад дернул щекой.
– А у Аматы под рясой спрятан нож.
– А как вы думаете, зачем? – Донна сама ответила на свой вопрос: – Затем, что он ей нужен! Потому что ее некому защитить. Потому что ей с одиннадцати лет пришлось научиться защищаться самой.
– Но это не оправдывает ее поведения.
– Остерегитесь судить ее, брат. Вашу Амату вырвали из детства, жестоко и внезапно. Долгие годы она лишена была обычной любви и заботы. Не заслуживает ли она прощения, если теперь сама пытается отыскать любовь? Наш Спаситель мог простить Магдалину, а ведь та была старше и понимала, что грешит. Он смог простить женщину, пойманную на прелюбодеянии, и даже защитил ее от односельчан, готовых побить ее камнями, – так не сумеете ли и вы простить несчастную заблудшую девочку?
Конрад заерзал в своем кресле. Он чувствовал, что ступает на зыбкую почву, и боялся увязнуть глубже, вступив в спор.
– Женщинам нужна любовь, – продолжала донна Джакома. – Нам нужно, чтобы нас обнимали, ласкали, уверяли, что мы не такие, как другие женщины. Да, вы наверняка слыхали об этом, хоть и жили, удалясь от них. Мы не способны питаться теориями и умозрениями, как делают мужчины, превосходящие нас разумом. Мой господин и супруг бывал временами чудовищем. Он оставил меня вдовой шестьдесят лет назад, и с тех пор я посвятила свою жизнь Богу. И при всем том за эти годы мне случалось плакать о пустоте своего ложа. Я и теперь тоскую по гордому отцу своих детей, так же как по сыновьям.
Матрона утерла глаза платком, который извлекла из рукава своего монашеского одеяния, но справилась с волнением и, взглянув на остолбеневшего Конрада, тихонько хихикнула.
– Закройте рот, падре, не то проглотите муху. По-моему, вы меня неправильно поняли. Я говорю не о плотском желании. В мои-то годы я почти забыла, что это такое. Я имела в виду нежность – чувство, которое дает силу нам, женщинам, любить и прощать даже худших из мужчин, – мы, должно быть, научились этому у самого Спасителя, потому что так же поступал и Он. Вы не найдете описания такой любви в своих богословских книгах, потому что богословам это чувство неведомо. Для них это все равно, как если бы я пыталась описать сатира, которого не видела и не осязала, хоть и слышала, что такие создания существуют.
Она глубоко вздохнула, обмахнув лицо ладонью.
– Вы, конечно, знаете, что даже те редкие женщины, которым выпала независимость и свобода выбирать любимого, а не получить в мужья навязанного им мужчину, – даже они не всегда выбирают мудро, особенно если в юности их не направляла добрая, заботливая и властная мать. Я до полусмерти боялась такой судьбы, когда умер мой Грациано Франжипане; думаю, я избрала любовь к Небесному Отцу не столько из благочестия, сколько от страха.
У Конрада упало сердце. Донна Джакома поразила его так же, как Амата. Очень может быть, что все женщины всегда будут поражать неопытных мужчин, подобных ему.
И снова он проникся смирением, ощутив себя бессильным постичь ту слабость – называть ли ее «плотской похотью», или «любовью», – из-за которой женщины (и особенно молодые) так легко попадают в сети нечистого. В его глазах Амата пала перед смертным грехом похоти, который до нее погубил Франческу Поленту. Что сказала Амата, когда они говорили о Паоло и Франческе? «Разве любить – грех?» Господи Боже, может быть, она действительно не видит разницы между похотью и любовными узами, о которых говорила донна Джакома? Но ведь и он здесь не судья. Дама права. Ему следовало бы помнить, что для тех, кто счел себя способным судить чужую совесть, сатана приготовил особый камень преткновения – гордыню.
Конрад сам ощущал, как безнадежен взгляд, уставленный им на донну Джакому. Неужели всего десять дней назад его жизнь была такой простой?
– Вы дали мне много пищи для размышлений, – ответил он. – Бог вас вознаградит за то, что вы открыли мне свой дом и свои мысли. – Помедлив, он попросил чуть дрогнувшим голосом: – Если вы две недели не получите от меня известия, не сочтите за труд осведомиться обо мне у генерала ордена.
Донна Джакома улыбнулась.
– Мужайтесь, брат. Фра Бонавентуре, конечно, уже известно, что вы гостите в моем доме – его братия знает обо всем, что творится в городе. Он питает ко мне уважение и ни за что не допустит, чтобы в стенах обители с моим другом случилась беда.
Пьяццу ди Сан-Франческо было не узнать. Она, заодно со всеми площадями города, до последнего дюйма скрылась под лотками и торговыми палатками. Конрад с трудом различил сквозь людской гомон звон колокола с большой башни верхней церкви и разглядел над сутолокой единственную примету – кружевные каменные розетки верхних окон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143