– А я планировала удрать с вечеринки и узнать, может, Эллисон сегодня свободна. Думаю, она не будет свободна.
– Полагаю, нам следует ненадолго появиться вместе, а потом, если ты захочешь побыть с Эллисон наедине…
– Да мне в общем-то нечего ей сказать такого сверхъестественного. Марк уезжает в Бостон один, а я собираюсь остаться здесь и продолжать свою блестящую карьеру. – Уинтер слабо улыбнулась. – Очень современно. Любовь на задворках карьеры.
– Так, значит?
– Значит, так. – Уинтер тихо добавила: – Только вот сердце у меня разбилось. Полагаю, это ты виноват. Снимаясь в твоем фильме, я и правда поверила, что все кончится хорошо, что жизнь повторяет искусство, но это не так.
Они молча прошли еще минут пять, потом Питер спросил, очень спокойно, очень деликатно:
– Уинтер, а как же ребенок?
– Ребенок? – Откуда Питер знает? Никто в мире об этом не знает. Уинтер даже еще не ходила к врачу! Она немного набрала в весе, но ее стройное тело хорошо это скрывало, особенно в одежде, и даже Марк ничего не заметил. Через неделю или две Марк уже заметил бы, но не сейчас. – Что ты хочешь сказать?
– Разве ты не беременна?
– Откуда ты знаешь?
«Я знаю, потому что ты лучишься очаровательной женственностью. Знаю, потому что те же изменения я заметил в Саре задолго до того, как она мне сказала, только тогда я не понимал, что они означают».
– Розовые щеки, лампочки повышенной мощности, чтобы оттенить твои глаза, зеленая кожа месяц назад, – негромко пробормотал Питер. Затем ласково добавил: – А сейчас у тебя на глазах свежие слезы. С тобой все хорошо?
– Нет, – призналась Уинтер и улыбнулась дрожащими губами. – Но со мной… с нами все будет хорошо. Мне только нужно немного времени. Все так ново для меня теперь. Питер, Марк никогда не узнает о ребенке.
– Разве это справедливо?
– Да. И пожалуйста, не говори Эллисон.
– Ты думаешь, Эллисон скажет Марку?
– Нет, конечно, нет. Но ты знаешь Эллисон. Она попытается все уладить. Эллисон верит в счастливые концы. Она попытается убедить меня сказать Марку, а в настоящий момент я очень склонна принять такое предложение.
– Может, это было бы правильно.
– Нет, Питер, нет. Прошу тебя. Мне просто нужно немного времени. Эллисон не должна знать… пока.
Питера и так уже тревожили секреты – его секреты, – которые он хранил от Эллисон. Питер знал, что должен рассказать ей о Саре, и расскажет, но не сейчас. Их любовь была новой и такой радостной. А Питер знал, что трагическая история Сары наполнит милые зеленые глаза Эллисон слезами, а ее великодушное, любящее сердце – грустью. Питеру было неприятно хранить секреты – свои и теперь Уинтер – от Эллисон.
– Уинтер, но ты все-таки скажешь Эллисон?
– Питер, мне придется ей сказать.
– Счастливого пути, Оладья, – уже в аэропорту прошептала Эллисон подвижному комку светлой шерсти, сидевшему в клетке для перевозки животных. – Увидимся поздно вечером в пятницу.
Эллисон поднялась, когда носильщик осторожно поставил клетку с Оладьей на тележку. Со слезами на глазах она повернулась к Питеру. Он оставался рядом с ней до самой последней минуты. Утром, в Нью-Йорке, он начнет репетиции «Гамлета».
Сейчас воскресенье, и увидятся они в пятницу вечером, но ощущение такое, что прощаются навсегда.
Это и было окончательным прощанием с частной жизнью их любви в романтическом святилище Белмида. Новая жизнь Эллисон и Питера сулила часы, проведенные в аэропортах, самолетах и такси, телефонные звонки по ночам и шепот страстного желания, уносимый за три тысячи миль, и редкие минуты, когда они будут вместе, пытаясь тридцатью шестью часами любви возместить неделю одиночества. Эллисон пыталась убедить себя, что их трансконтинентальная история любви эффектна и романтична – и наверняка кажется очень современной, – но гораздо дольше она уговаривала себя не бросить работу и не последовать за Питером прямо сейчас.
– Эллисон! – Темные глаза Питера тоже блестели. Ему не хотелось покидать ее даже на пять дней. Слова прощания пугали его. Он даже подумывал отдать кому-нибудь постановку Шекспира на Бродвее. Но это был его невероятный проект, и он уже один раз отказывался от участия в постановке, чтобы находиться рядом с Сарой, пока… Его жизнь с Эллисон продлится вечно, сказал себе Питер. Его страх вызван прошлым и не имел никакого отношения к Эллисон. – Нам предстоит настоящее приключение.
– Да что ты? – попробовала пошутить Эллисон, но это помогло ей справиться со слезами. – И каким же образом?
– Не знаю. Я как раз пытаюсь придумать что-нибудь спасительное.
– Как насчет необыкновенной продуктивности из-за неудовлетворенной страсти?
– Думаю, я снова начну писать.
– Питер, ты едешь в Нью-Йорк, чтобы поставить величайшую из пьес Шекспира… в рекордно короткие сроки, с самым лучшим составом, который когда-либо собирали. И когда же ты хочешь писать?
– По ночам. – «Когда не смогу спать из-за ночных кошмаров», – подумал Питер. Но может, кошмары и не вернутся. Может быть, пока Эллисон будет в его сердце, в его мечтах, кошмары станут обходить его стороной. – После разговоров с тобой из моей очень маленькой и совсем необустроенной квартиры.
– Никаких твоих афиш на стенах, ни забавного «Тони», как бы между прочим поставленного на кофейный столик?
– Нет. – Питер нахмурился при мысли о своей темной, голой, скудно обставленной квартире. До пятницы он даже не успеет хоть чуточку ее облагородить. – Эллисон, она действительно крохотная. Я переехал туда, потому что от нее совсем близко до театрального района, можно дойти пешком, так что во время перерывов я прихожу позаботиться об Оладье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124