– Не сомневаюсь.
– Значит, сомневаешься. Десять миллионов. По-моему, это хорошая цена, может, даже низковата для такого раритета. Не думала, что у тебя бывают неразумные мысли.
– Вообще-то не бывают. – «До тебя не было». Марк улыбнулся. Потом негромко сказал: – Я думал о том, как ты будешь играть любовные сцены.
Это было больше чем мысль, это был живой образ. Марк видел ее красивые груди чудесной формы, но обнаженные, ее гибкое, изящное тело, ее мягкие, сулящие любовь бедра, желание в фиалковых глазах, и он представил всех тех мужчин, которые будут смотреть на нее, возможно, разговаривать о ней и наверняка хотеть ее.
– Это всего лишь актерская игра.
– Я не думал о тебе и об актере. Я думал о людях, которые тебя увидят. Я же сказал: совершенно неразумная мысль. – «Неразумная мысль сильно любящего мужчины».
Уинтер улыбнулась. Она была так счастлива, что Марк хочет их любви, интимности, уединения.
– Почему ты улыбаешься?
– Потому что мысль определенно стоила десяти миллионов. – Улыбка Уинтер слегка померкла. – Марк, что ты думаешь о моих деньгах?
– То, что я думаю о деньгах вообще. Счастья на них не купишь, но они могут купить свободу.
– Свободу?
– Свободу делать что хочешь, быть кем хочешь, быть там, где хочешь находиться. – Марк нежно поцеловал ее. – Если бы у меня были все деньги мира, я бы все равно хотел оказаться здесь, сейчас и с тобой.
– Но через три дня ты захочешь оказаться именно в ортопедической хирургии в Харборе и нигде больше, занимаясь… этими, как их там… ну, тот несчастный случай с роллером… переломами Коллиса.
«И этого я тоже хочу, – подумал Марк. – Я хочу тебя и хочу медицину. Интересно, а можно ли заполучить их обеих?»
Как только прозвучало первое объявление на посадку на специальный рейс до Финикса, Мик подобрался, не скрывая своего нетерпения поскорее двинуться в путь; он не мог устоять на месте и не выказывал никакого сожаления, что ближайшие два месяца проведет вдали от нее. Группа Мика отправлялась в турне, планируя играть на многочисленных летних рок-концертах по всей стране.
Мик сильной ладонью обхватил хрупкую шею Эмили и притянул девушку к себе для прощального поцелуя – грубого, властного, без всякой нежности. Отпустил ее, неприятно улыбнулся и вытащил из кармана тесных джинсов коричневый пузырек с таблетками.
– Небольшой прощальный подарок.
Мик сунул ей в руку пузырек с запрещенными галлюциногенами и амфетамином.
– Спасибо.
Эмили опустила пузырек в карман своих свободных джинсов, надеясь, что этим летом таблетки ей не понадобятся. Может, и не понадобятся, если Мик уедет.
– До встречи в сентябре.
Эмили кивнула, а про себя подумала: «Надеюсь, нет». Ей было необходимо найти мужество сказать Мику окончательное «нет». «Прощай, Мик. Я хочу быть самой собой. Когда я одна, я чувствую себя лучше, спокойнее».
Эмили будет репетировать эти слова все лето, но если повезет, ей никогда не придется произнести их. Если ей очень повезет, Мик найдет себе другую и больше ее не захочет.
Повезет, думала Эмили, прокладывая себе дорогу сквозь толпы, наводнившие международный аэропорт Лос-Анджелеса по случаю Четвертого июля. Повезет ли ей когда-нибудь? Если в ее жизни и были когда-нибудь удача, радость или счастье, Эмили этого не помнила.
– Я тебя не разбудила? – спросила Уинтер, когда пятого июля в половине восьмого утра Эллисон ответила на ее звонок.
– Конечно, нет! С возвращением. Хорошо провела время?
– Чудесно. – Голос Уинтер смягчился при воспоминаниях. – Правда, чудесно.
– Тебе понравилась семья Марка?
– Да, очень.
– Это хорошо.
– Да. О Эллисон!
– Да?
– Я приняла решение насчет своей карьеры.
– В самом деле? – Эллисон с сочувствием и заботой следила за поисками подруги в области профессиональной деятельности. Каждый семестр Уинтер с энтузиазмом объявляла о новой теме, но ни ее безграничная энергия, ни лихорадочное желание не могли раздуть из искр пламя. Ее ничто не вдохновляло, ничто не вызывало интереса. Эллисон раз сто слышала: «Я приняла решение насчет своей карьеры». Но сейчас голос Уинтер звучал необычайно мягко. – И что же ты решила?
– Я собираюсь стать актрисой.
– Хорошо, – быстро ответила Эллисон. «Наконец-то».
– Хорошо?
– Ну, я… – Эллисон слегка заколебалась. В старших классах школы это было так очевидно! Уинтер любила играть в школьных спектаклях, постоянно болтала о кино, а в последнем классе уже строила планы, как следующей осенью пойдет на курс драматического искусства в университете. Но после смерти Жаклин… – Ты всегда отлично играла в школьных спектаклях.
– Правда. Я и забыла об этом. В любом случае осенью я возвращаюсь в университет и начинаю курс «Драма 101». – Уинтер озорно улыбнулась. – Правда, Марк считает, что мне стоит уже сейчас ходить на пробы.
– Почему бы и нет?
– То же самое сказал и он.
– Я могу поговорить с Ванессой, если хочешь, – предложила Эллисон. – Она, похоже, всегда знает, где проходят пробы.
– Спасибо, не надо. Я найду в газетах. И если там что-нибудь будет, кто знает? Ну ладно, хватит обо мне! Как ты? Все еще сходишь с ума?
– Это твой чрезвычайно деликатный способ узнать, продолжаю ли я ездить верхом?
– Возможно.
– Я езжу верхом. А также запоем читаю романы и просматриваю кипы «Архитектурного дайджеста», «Дизайна», «Искусства и антиквариата», «Интерьера», ну, ты улавливаешь. – С каждым днем Эллисон чувствовала себя все лучше и увереннее, все с большим нетерпением ждала предстоящей сложной работы. – Кстати, вчера звонила Мэг. Они с Кэмом вернулись из свадебного путешествия. В субботу они улетают в Нью-Йорк, и Мэг хочет, чтобы мы пришли посмотреть свадебные фотографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124