Вы полагаете, это слишком смело?
– Вовсе нет. Какие еще недочеты?
– Я бы повесила на стены несколько фотографий нашей подруги.
Нашей подруги, отметил Роб. Как жаль, Эмили не знает, что у нее есть друзья.
– Вы хорошо ее знаете? – как бы между прочим спросил Роб, радуясь, что разговор так легко коснулся Эмили.
– Эмили?
– Да.
Эллисон поколебалась, прежде чем ответить.
– Я думаю об Эмили как о подруге, – начала Эллисон после минутного молчания. – Мне она очень нравится, но, по-моему, я недостаточно хорошо ее знаю. Она очень замкнутая.
– А лезть в душу не в ваших правилах.
– Да, думаю, что так. – Эллисон не знала, стоит ли ей продолжать, но, увидев озабоченность в глазах Роба, заговорила снова: – Мне интересно, не было ли чего-то – чего-то очень неприятного – в прошлом Эмили. Это только ощущение. – Эллисон слегка нахмурилась. – Странно, что у такого приятного, красивого и талантливого человека, как Эмили, маловато уверенности в себе.
– Да, мало, – тихо согласился Роб.
– Но я знаю, что Эмили наслаждается работой для «Портрета», – помедлив секунду, сказала Эллисон.
– Правда?
– Да. – Эллисон сказала о том, что полагала правдой, хотя Эмили никогда ей об этом не говорила. – Точнее, я думаю, что это с вами ей очень нравится работать.
– Надеюсь.
Роб и Эллисон несколько минут в молчании созерцали снежные вихри.
– Кстати, о «Портрете», – заговорил Роб, отвернувшись от слепящей белизны метели и обращаясь к улыбающимся зеленым глазам, рыжевато-золотистым кудрям и разрумянившимся щекам. – Я бы хотел сделать ваш портрет. Выдающийся дизайнер по интерьерам.
– Я?
– Конечно. Мне бы хотелось, чтобы статья появилась после открытия «Шато Бель-Эйр», возможно, в августовском или сентябрьском номере.
О Белмиде напишут в июньском выпуске «Архитектурного дайджеста». Так решили Клер и Стив. Стержнем статьи станет Белмид – его архитектура, история, последнее решение интерьера… Белмид, а не Эллисон. Статья в «Портрете» будет совсем другой – рассказ о ней, а не о Белмиде и «Шато Бель-Эйр».
– Я польщена, Роб.
– Это – да?
– Это – нет, – мягко ответила Эллисон. – Слишком скоро.
– Вы думаете, что ваш успех – случайность?
– Нет… – «Я просто привыкла считать золотые медали после победы».
– Это из-за несчастного случая? – участливо спросил Роб.
Значит, Роб знает. Вероятно, он знал с самого начала, с того дня в июне прошлого года, когда они встретились в душистой сиреневой нише.
– Без упоминания о вашем увлечении верховой ездой и несчастном случае трудно будет написать глубокую статью, – признался Роб.
– Понимаю. Но это не проблема, если меня не станут изображать мужественной героиней.
– Но от вас действительно потребовалось мужество, Эллисон.
– Нет, Роб. Я просто делала это, чтобы выжить.
– Так как?
– Думаю, пока я хочу побыть в тени.
– Что ж, понятно. И скорее всего не захотите известить меня, когда подойдет время?
– Наверное, нет.
– Я буду справляться каждые полгода, идет?
– Идет. – «Скажи ему, Эллисон. Скажи ему сейчас, осторожно, что ты знала Сару». – Роб, я хочу вам кое-что сказать…
В этот момент появился Роджер. И весь следующий час Роджер, Роб и Эллисон разговаривали, со священным трепетом любовались мощью метели и пили горячий шоколад. Потом Роб ушел.
«Когда-нибудь, другим метельным утром, я скажу Робу, как мне нравилась Сара и как мне жаль ее, – подумала Эллисон, когда Роб ушел. – Скажу ли?»
В то снежное утро в Аспене Эллисон решила, что никогда не скажет Робу, что была знакома с его сестрой. Робу, которого Эллисон ни за что на свете не хотела огорчить, Робу, который был ее другом, Робу, с которым ее связывали особые узы.
– Иди в постель, – тихо прошептала Элейн, пытаясь скрыть мольбу.
Роб стоял в спальне у окна и смотрел на метель. Он был всего лишь в другом конце комнаты, но как же далеко. А она хотела его, он так был нужен ей! День в постели – день безудержного секса и бесстрашной близости – вернет ей Роба.
– Уже девять, Элейн. Пора вставать.
– И что делать, Роб? Мы отрезаны от мира снегом. Давай же насладимся этим. Постель, завтрак в номер, долгий горячий душ и снова постель…
– Я пообещал Роджеру и Эллисон, что мы встретимся за коктейлями в семь, ужин в восемь.
– Вечера! Десять прекрасных, наполненных чувственностью часов. К этому времени мы будем умирать от голода. Роб?
Роб едва ли слышал Элейн. Он думал об Эмили, о том, что скажет ей четырнадцатого. «С Днем святого Валентина, Эмили. Да, кстати, вот несколько книг, которые тебе стоит прочесть, потому что ты ничего не знаешь ни о любви, ни о поздравлениях, только о насилии и предательстве. А вот фамилия врача, к которому тебе стоит сходить».
Пусть бы Эмили сейчас оказалась здесь, в этом изысканном номере, в тепле и безопасности, у огня, который защитит ее от холодной метели. Они с Эмили могли бы укрыться в этом тихом месте, а когда вышли на улицу, метель снаружи уже улеглась бы, как и метель внутри. И жизнь Эмили навсегда стала бы золотой и солнечной.
Фантазии, сказал себе Роб. Даже если благодаря какому-то чуду Эмили и согласилась бы остаться с ним здесь, слова были бы только словами, обещания – только обещаниями. За плечами Эмили – годы чувств, знаний и боли, которые красноречиво опровергли бы все, что Роб мог рассказать ей о любви. Роб знал, что Эмили не может выздороветь за один день. Это будет длительный, болезненный процесс, со многими отступлениями, мечта, создаваемая из жизни, полной кошмаров, хрупкая вера, которая требовала терпения и времени. Времени и легких, как пушинка, новых чудесных ощущений в противовес давящей тяжести прошлых ужасных воспоминаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124