Часть жителей и воинов сопротивлялась, некоторые призывали оказать отпор, но плебс не стал даже дожидаться матийцёв и с готовностью начал уничтожать своих соплеменников.
Держа руку на рукояти меча, гордо выпрямившись, Бешеный, не смотря по сторонам, шествовал по главной улице сопровождаемый своим войском; По мостовой шуршали кожаные сандалии тысяч и тысяч матийцев, процессия растянулась на много кварталов и не собиралась кончаться. Пахнущие терпким потом, закутанные в дубленые шкуры, поверх которых были крепкие стальные латы, с копьями, мечами и арбалетами матийцы шли молча. Они выполняли приказ старейшины быть лояльными. И они сдерживали себя, зная, что это ненадолго. Что главное впереди.
Народ униженно кланялся и улыбался. У многих в глазах был страх, но по толпе шел шепот: «Они обещали не делать ничего плохого. Они такие же люди. Бешеный не хуже этого безмозглого Императора. Нам-то что, мы простой народ, знай торгуй да ремесленничай, нам власть без разницы». Многие заискивающе улыбались, мечтая, чтобы эту улыбку поймал кто-то из завоевателей, как знак «я ваш, я готов согнуться, я признаю вас». Некоторые же ликующе кричали, приветствовали сперва фальшиво радостными, но постепенно становящимися искренне ликующими возгласами армию матийцёв. Некогда гордые венциане готовы были лизать сапоги пришельцам.
Старейшина вышел на площадь перед огромным, похожим на причудливую скалу дворцом наместника. Поднялся на мраморное возвышение, которое тут же окружили закованные в сталь, с тяжелыми щитами пехотинцы.
Из толпы вышло четверо одетых в богатые праздничные одежды из дорогой материи горожан. Среди них был и гонец, предложивший сдать город. В руках у него был камень с загадочными надписями. У каждого города был такой камень, как его символ. Его защищали от врагов, но, когда сдавали город, преподносили завоевателю в знак покорности и непротивления. Первый раз в истории этот камень преподносили матийцу. Еще двадцать лет назад такое невозможно было представить и в самых страшных кошмарах. Но в эпоху, когда ветер рушит дворцы из песка, очень быстро потаенные кошмары становятся бесстыдной, невероятной реальностью. Матийцы теперь владели бриллиантом Империи — Венцином.
Гонец неторопливо, с достоинствам поднялся по мраморным ступеням — солдаты, повинуясь окрику властителя, пропустили его. Он упал на колени и протянул Бешеному камень города, произнес громко:
— Прими и владей камнем. А значит, и Венцином! И помни об обещании.
— Ты помнишь об обещании? — повернулся Бешеный к Одноухому.
— Об обещании? Кому? Этому тщедушному коту? — Пар поддержал игру старейшины. — Не помню.
— Я тоже, — старейшина захохотал, глядя, как цвет кожи гонца становится похож на цвет белых одеяний жреца Зесвана, которого только что убили на алтаре.
— Прочь, — крикнул Одноухий, но старейшина поднял руку.
— Ах нет. Я помню об обещании. Мы обещали ему плату. И его друзьям тоже.
— Да, повелитель, — кивнул немного успокоившийся гонец. — И мы клянемся служить тебе.
— Да, я помню. Участие в управлении городом. Четверть имущества. За это они придут под мою власть.
— Точно так, повелитель.
— А нужна ли мне власть над грязными трусами?
— Не нужна, старейшина, — сказал Одноухий.
— Я тоже так думаю. Он вытащил меч.
— Но ты же… — в отчаянии прокричал гонец.
Но договорить ему не дали. Старейшина небрежно взмахнул мечом. И отрубленная голова покатилась по ступеням под его хохот. Смех подхватил сначала Пар, потом телохранители. И вскоре хохот и радостные вопли сотрясали всю армию.
А потом началась резня, грабеж. Завоеватели врывались в дома, насиловали женщин, рубили детям руки, принуждая родителей выдавать сокровища. Поначалу страдали только атланты, но кто будет разбираться — волна прокатилась и по району, где проживали матийцы. Пылали пожары. Лязг, крики и отчаянный вой, проклятия — это симфония, звучащая во всех городах, захватываемых матийцами. В их языке даже не было слов жалость и сострадание.
Бешеный восседал на троне наместника во дворце, в зале, где еще недавно вершился суд, принимались представители сословий и заезжие торговцы, звучали решения о милостях и наказании. Сейчас сюда со всего города стаскивалось золото. В соседнем зале плакали самые красивые женщины, собранные для того, чтобы стать рабынями. Они предназначались самому Бешеному и его военачальникам.
Бешеный выпил не так много вина. Но он был опьянен сознанием того, что город Венцин — его.
— Еще! Мало! — неистово вопил он, опуская руки в груду драгоценностей и золотых монет. — Еще!
Он осушил кубок и отшвырнул его.
Он до сих пор не верил в удачу. Опять он оказался прав. Он не слишком, думал о последствиях. Он всегда приходил и брал. И оказывался победителем, — Еще золота! Я скуплю весь императорский двор, и они будут за это золото лизать мои ноги.
— И сам Император будет лизать твои ноги, — орал Одноухий.
— Или чего еще.
Потом они вдвоем насиловали оставшуюся в живых дочь наместника. Потом опять окунали руки в золото. Потом опьянели окончательно от счастья и вина. А армия продолжала грабеж. Она наслаждалась не только добычей, но и властью над своими врагами. Дремавшая столетиями ненависть вспыхнула и запылала пожарами по всему городу.
Вацвлас и Одноухий вышли на балкон. Ночь была светла. Город пылал. Скверну очищают огнем. И Бешеный улыбался счастливо, глядя на горящие кварталы. Доносящиеся вопли и плач ласкали его слух.
— Он — мой! — закричал он так, что голос понесся над городом, заметался по переулкам и сгинул где-то около разрушенного храма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103