Может, сам воевода эту свинью нам на зимнюю дорогу и подложил.
— Надо б там его было в снежку и оставить, — поддакнул Косорукий.
— И все он куда-то ходил, все незнамо где бывал — и как уйдет, так дело шальное проваливается. И где с нами пойдет — тоже все наперекосяк. С починком Старостиным кто все сглазил, кто загодя обо всем воеводе донес? Он и донес. А последнее дело кто сорвал? Он и сорвал! Притом так обнаглел, что уже и не таился. Так свистнул, что весь город переполошил. Как живыми выбрались — не знаю. Он говорит, что стрельцов увидел, вот и поднял тревогу. А кто стрельцов тех видел? Кто? Может, ты, Герасим?
— Не-а, — замотал с готовностью головой Косорукий. — Не было никаких стрельцов. Убить его, язву, побыстрее.
— Но не то главное, — продолжил Евлампий. — Грешным делом и меня сомнения брали, пока вот эту щуку не увидел!
Он схватил за руку Варвару и рывком поставил перед собой. Она пыталась вырвать руку, щеки ее побледнели — больше от ярости, чем от испуга.
— Помните, братцы, эту щучкину дочку? Когда в старостином сельце в засаду угодили, так ты же сам, татарин, в нее впился. А как отпустил, так я ее, эту заразу вредную, прихватил с собой. Но до логова не довел. Почему? Меня по голове кто-то дубиной сзади огрел, хотел жизни лишить, да просчитался, поскольку голова у меня крепкая. Я все думал, кто ж меня так приголубил? А как увидел тварь эту, как она с Гришкой милуется, то сразу понял — он!
Дрожащий от возбуждения толстый Палец уперся в Гришкину грудь. Над толпой пронесся вздох удивления, и Евлампий, довольный произведенным эффектом и воодушевленный, продолжил:
— Чуть брата не убил! Через ведьмину дочь он воеводе все тайны наши передавал, хотел всех нас к погибели привести! — Убивец вновь взялся за топор.
— Не гони лошадей! — крикнул татарин. — Дай теперь Гришке слово сказать.
— Пущай говорит! — заорала толпа.
— Убить всегда успеем.
— Говори, Гришка.
Гришка попытался унять дрожь. Сейчас главное не скатиться в панику, говорить здраво, понятно, попытаться одержать победу. Он должен ее одержать, ибо не только его судьба, а и Варина жизнь зависит от этого. Ведь растерзают вместе.
— Неправильно Евлампий говорит, — начал Гришка, собравшись с духом. — Ведь вы послушайте, что он сочинил. Воевода меня, своего верного холопа, положил на дорогу, чтобы я хитростью в ватагу затесался! Но вы же помните, что я сам чуть не замерз — еле отходили. Да и откуда воеводе было знать, что разбойники по этой дороге едут, и успеть меня им подсунуть? И как он мог надеяться, что они подберут замерзающего?
— Умно молвит, — кивнул татарин.
— А что я о наших планах докладывал, так подумайте, зачем мне в починок Старостин было соваться, ежели я знал, что там стрельцы с винтовыми пищалями ждут. Наоборот, я должен был бы за версту от этого места держаться. Не так?
— Умно.
— Что свист в городе поднял, так ведь там отряд городовых стрельцов был. Если Косорукий их не видел, так это не значит, что их там не было. Так ведь. Хан?
— Правильно говорит, могли там стрельцы быть, — подтвердил татарин.
— Что девку спас — истинная правда. Он ее снасильничать и удушить хотел. А мне жалко стало, что молодая и красивая девка так погибнет. Ну а после полюбили мы друг друга, встречались. К ней я и ходил все время. А что секреты она наши воеводе выдавала… Ее староста пытать хотел, чтобы она меня продала и в ловушку заманила, да ничего не добился. Вот как было на самом деле.
Мнения у ватаги разделились.
— Похоже, Гришка прав. Разумны его слова.
— А я говорю — Убивец прав.
— И тот красиво говорит, и ентот. Поди разберись.
Убивец выпучил глаза, взгляд его, как обычно в припадке бешенства, заметался где-то поверх голов, не задерживаясь ни на ком.
— А я говорю — он нас воеводе продавал! — заорал Евлампий, сжав до боли пальцы на рукоятке топора.
— А я говорю — Гришка правду молвит, — громко прозвучал голос Беспалого. Никто не заметил его появления. Лицо его было в ссадинах, он сильно хромал на правую ногу после недавней схватки.
Отбиться он в починке от стрельцов все-таки сумел, но едва мог идти сам. Варвара помогла ему добраться до логова.
— Это кто же? — насмешливо произнес Убивец, мельком взглянув на Беспалого и не удосужившись даже повернуться к нему. — Уж не Сила ли? А может быть, этот Сила с Гришкой заодно?
— Ну, это ты зря.
— Силу мы знаем, — заворчали разбойники.
— Маловато ты против Гришки накопал, чтобы топором его рубить, — сказал Беспалый. — Братва, сейчас всех собак на Гришку вешаете, а истинный предатель будет смеяться в усы над тем, как вы на невинной шее петлю затянули.
Глаза Евлампия бегали все сильнее, его начало трясти, он был близок к падучей. Казалось, ничего не может его остановить. В порыве он выхватил топор, зарычал, на его губах появилась пена. Все невольно расступились, и вокруг него на три шага образовалось свободное пространство, в котором был только Гришка. Евлампий взмахнул топором, будто примериваясь. Силен он был, немного среди разбойников было таких, кто бы не боялся его, и знал он это, но все равно против воли всей братвы выступить не решился. Поэтому второй взмах топора не снес голову Гришки, а пришелся по бревну, в котором глубоко засело лезвие.
— Хорошо, — вздохнув, неожиданно спокойно произнес Евлампий. — Слов моих недостаточно, чтобы убедить вас, что Гришка виновен. Но кто докажет, что он не виноват? Чтоб порешить все по правилам, есть Божий суд.
— Поединок, — крикнул кто-то возбужденно из толпы.
— Поединок, — кивнул Убивец и подобрал топор.
— Давай!
— Пусть Бог будет судьей!
— Пущай дерутся, — загалдела толпа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103