Записал число драгун, рейтаров, записал, сколько народу можно взять под ружье, коли подойдет военная нужда. Полковник распалился, стучал трубкой по столу, хвалил солдат, капрала Крыкова.
– Погоди, Семен Борисыч, – сказал капитан-командор, – это какой же Крыков? Разжалованный? Афанасий Петрович?
Полковник нахмурился, кусая седой ус:
– Он. Попал мужик в беду. Иноземцы, собачьи дети, подстроили. А хорош, солдат, хорош...
– Верно, хорош?
– Голову свою ставлю! – крикнул Семен Борисович. – Стара, плешива, да честна голова. Ставлю против всех хитрых иноземцев, что человека погубили. Да ты сам подумай, Сильвестр Петрович: те, что обнесли его, к Карлу переметнулись, а он все в капралах. Ты слушай меня, старика. Таможенные целовальники, что по выбору от гостиной сотни таможней правят, души в нем не чают, в Крыкове-то. Ведь его трудами, да честностью, да неподкупностью и поныне таможня наша держится. Начального офицера нет, а к нему привыкли, вот и зовут по всякому происшествию – Афанасий Петрович сюда, Афанасий Петрович туда!..
Старик горячился, бурые пятна выступили на его щеках.
– Ты верь мне, верь! Ты его позови да потолкуй, да в глаза ему взгляни – каков мужик. Да чего толковать-то? Сотню эдаких молодцов – и не страшен мне швед, разобью его, ворога, на мелкие черепки, во веки забудет ход к нам. Более скажу: одного Крыкова Афанасия Петровича меняю на весь рейтарский наемный полк...
Иевлев молчал, с радостью глядя на расходившегося полковника.
– Ну, ну, будет! – сказал наконец Сильвестр Петрович. – Будет, верю, знаю. Попробуем, отпишем на Москву, может что и выйдет...
– Это о чем же?
– О Крыкове, сударь. Надобно бесчестье с него снять. Давеча видел я, каков он стал за прошедшие годы: грызет человека тоска, видно.
– А как же не грызть, хлебни-ка, попробуй...
Иевлев подробно выспросил, как ушли из Архангельска Снивин и Джеймс. О Снивине было известно мало, знали только, что семейство свое он заранее отправил морем в дальние края, после чего отбыл к Москве. Далее следы его терялись. Майор Джеймс, обиженный Апраксиным, долго писал письма на Кукуй и через Лефорта и других иноземцев вымолил себе право служить царю шпагою не в Архангельске, а на поле боя. Будучи прощен и обласкан, дождался вьюги во время сражения при Нарве и вручил свою шпагу королю Карлу.
– Ему и служит? – спросил Иевлев.
– Кому повыгоднее – тому и служит.
– Ты там тоже был, Семен Борисыч?
– Оттого и шею повернуть не могу! – посмеиваясь ответил Ружанский. – Один солдат мой, – запамятовал, как звали, добрый мужик был, – в тот час, что иноземные офицеры удирать зачали, кровь в нем закипела – он их ну ослопной дубиной настегивать. Да во вьюге, во тьме – не разобрал. Вместо иноземца меня со всей своей медвежьей силищи перекрестил...
В холодных сенях завизжала набухшая от мороза дверь – Егорша привел корабельных мастеров, корабельных кормщиков: Якова да Моисея, огромного Семисадова, еще четырех поморов помоложе, которых Иевлев не знал. В горнице крепко запахло дублеными полушубками, ворванью, смолой, зычно ухнул басом Семисадов:
– А постарел ты, Сильвестр Петрович, с Азова. Ишь – и седина в волосах...
Поцеловались трижды, да и как было не поцеловаться, когда столько вместе путей прошли? Забыв о других людях, похохатывая, вспоминали какой-то корабль, что везли из Москвы на Воронеж; как Семисадов вдруг тогда, намучившись, за кустом уснул, да и потерялся, – думали, что волки его задрали; как пошли с донскими казаками на их лодках воевать турок, и как захватили корабль...
– А Флор-то Миняев, атаман казацкий! – вдруг захохотал Семисадов. – Помнишь, Сильвестр Петрович? Ты ему: брось, дескать, люльку, порох тут, а он...
От смеха слезы выступили на глазах Семисадова, Иевлев, улыбаясь, смотрел на него, качал головой:
– Надорвешься, боцман, ей-богу надорвешься.
Отсмеявшись, утерев глаза платком, Семисадов сказал:
– Вы тогда уехали на шлюпке, не дождавшись, а больше мы и не виделись. Сколько припасу набрали мы у турки: одних гранат, я считал, более пяти тысяч...
– Без ноги-то как тебе? Трудно? – спросил Иевлев.
– Ничего, обвык. В море бывает и тяжеленько, а на берегу по малости живем.
Сильвестр Петрович обвел глазами горницу, оглядел улыбающиеся обветренные лица поморов, поздоровался с каждым, тихонько спросил у Егорши:
– А эти кто – четверо, что у печки сидят?
– Казаки, Сильвестр Петрович, – сказал Егорша. – Корабельные мастера сюда их привезли, на верфи здешние. Сами все поведают...
Иевлев поставил два шандала поудобнее, поздоровался с Нилом Лонгиновым и Копыловым, пришедшими с опозданием, сел на лавку. Кормщики, корабельные мастера, моряки азовского похода, вернувшиеся к своему Архангельску, перестали перешептываться, притихли, понимая, что недаром призваны к приехавшему по царскому указу большому офицеру.
Капитан-командор помолчал, собираясь с мыслями, готовясь к тому, что решил свершить неукоснительно, к тому, что царь называл консилиум, совет, коллегия. Быть и здесь коллегии, совету, консилиуму!
Очень тихо сделалось в горнице. И опять все услышали, как за стеною поет Таисья:

Высоко-высоко небо синее,
Широко-широко океан-море,
А мхи-болота и конца не знай,
От нашей Двины от архангельской...

– Господа честные, морского дела работники! – негромко сказал Иевлев, и легкий шорох пронесся по горнице: никто еще так не называл поморов. – Господа! Все, что нынче вы здесь изволите услышать, есть секретное обстоятельство, от разрешения которого произойти могут чрезвычайные для нас последствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220