Я даже пробыл там порядочное время, но теперь я здесь. Какое горе для вас, сэр, не правда ли?»
Сердце билось ровно, спокойно. Лучик солнца – маленький и веселый – светился на одеяле, видимо, было утро. Лекарь с питьем в стакане подошел близко. Взор его встретился с взглядом Гордона.
– О, вам лучше? – спросил лекарь настороженно.
– Да, мне лучше! – ответил Патрик Гордон и сам подивился силе и звучности своего голоса. – Пожалуй, мне совсем хорошо. Я просто устал, мало спал, много ел и пил. В моем возрасте лучшее лечение – это воздержание. Благодарю вас, господин доктор, я не употребляю лекарств...
Спокойным движением он отодвинул от себя руку лекаря, сел в постели, сказал со вздохом:
– Очень сожалею, что огорчил мою дочь и ее супруга – господина полковника. Чрезвычайно сожалею. Но теперь мне совсем хорошо... Я здоров!
Оставшись наедине с лекарем, генерал спросил:
– Как вас зовут, сэр?
– Меня зовут Дес-Фонтейнес.
Гордон кивнул и заговорил задумчиво:
– Все довольно просто, господин доктор, довольно просто, если подумать как следует. Когда мы служим русским честно, то нас ненавидят наши соотечественники, не правда ли? И нашептывают русским про нас всякие мерзости. И русские, вероятно, правы, когда не совсем доверяют нам. С какой стати они должны нам доверять?
Дес-Фонтейнес холодно улыбнулся.
– Генерал увлечен этим народом! – сказал он. – Иногда так случается...
– Это случается со всеми, кто живет тут долго, – ответил Гордон. – У кого есть уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видеть, и кто, разумеется, не совсем глуп...
– Вот как?
– Смею вас уверить, сэр, что именно так.
– А я думаю иначе, генерал. Правда, я тут провел не много времени, но предполагаю, что московиты недостойны уважения...
– Почему же?
– Потому, что здесь происходят неслыханные жестокости...
– Неслыханные в цивилизованном мире?
– Хотя бы в цивилизованном мире.
Гордон поудобнее вытянул длинные ноги, поправил подушку под спиною, заговорил глухо, горько:
– Будь трижды проклят мир и дураки, его населяющие. Коперник тридцать пять лет откладывал печатание своей книги, боясь этого вашего цивилизованного мира, и увидел труд свой, выданный типографщиком, только на смертном одре. И он был прав в своей боязни, Коперник. Инквизиция осудила его труд, как еретический. Я сам читал в «Конгрегации Индекса», что книга Коперника запрещена, потому что противоречит священному писанию. А Галилей? Вы лекарь, сэр, и должны знать эти славные имена! Черт возьми, в вашей Европе Галилея заставили отказаться от самого себя...
Дес-Фонтейнес смотрел на Гордона не отрываясь; было видно, что слушает он с интересом.
– А когда Галилей умер, то ему отказали в погребении на кладбище. Вы осведомлены об этом? И о Джордано Бруно вы тоже осведомлены? Кстати, сэр, вы никогда не видели свинцовую тюрьму Пьемби в Венеции? Нет? А я имел честь ее видеть! Шесть лет Бруно продержали в этой тюрьме, а несколько позже живым сожгли в Риме...
На щеках Гордона проступили пятна, глаза сурово блестели из-под нависших бровей, голос звучал мощно.
– Он был наказан столь милосердно, сколько возможно, и без пролития крови, – с гневной насмешкой повторил Гордон формулу смертного приговора святой инквизиции: «Без пролития крови...»
– Это было почти сто лет тому назад, – прервал Дес-Фонтейнес. – Нравы с тех пор изменились...
– Нравы нисколько не изменились! Разве статуя Бруно – этого великого из великих – поставлена под куполом собора святого Петра в Риме? Что же вы молчите? Разве инквизиция осудила сама себя? Нет, сэр, никогда – слышите вы? – никогда не поставят Джордано в соборе! И эти проклятые варвары еще смеют осуждать московитов, смеяться над ними и хулить то дурное, что видят здесь, так, как будто они сами ангелы, слетевшие с небес. Слушайте меня внимательно, сэр: когда я в молодые годы бывал в епископстве Вампергском, там за пять лет сожгли шестьсот ведьм, и среди них было сожжено двадцать три девочки, самой старшей из которых еще не исполнилось десяти лет. В княжестве Рейс за два года сожгли более тысячи волшебниц. По всему вашему цивилизованному миру каждый день пылают костры инквизиции...
– Я лютеранин! – негромко произнес Дес-Фонтейнес. – Поверьте, генерал, что деяния инквизиции мне не менее отвратительны, нежели вам...
– Про лютеран и кальвинистов мне тоже кое-что известно, – со злою усмешкою ответил Гордон. – Запоминать образцы человеческой жестокости, глупости и тупоумия – достойное занятие. Так вот ваш Лютер изволил назвать Аристотеля князем тьмы, злым сикофантом, козлом и дьяволом. А ваш Кальвин в Женеве сжег живым Сервета, который кое в чем, только кое в чем с ним не согласился. И, дьявол вас возьми, речь идет не о религиозных толках, а о вашей Европе. Так вот в этой Европе у меня есть знакомый, который отговаривал меня ехать в Московию, он и поныне судья ведьм в Фульде, его зовут Балтазар Фосс, он хвалился перед своими гостями, что за семнадцать лет сжег девятьсот ведьм. Девятьсот, сэр. А всего в вашем прекрасном цивилизованном мире – этим хвастаются сами инквизиторы – сожжено сто тысяч ведьм. Сто тысяч ни в чем не повинных жизней, среди которых девочки, старухи или красавицы. За что их сожгли?
– Заблуждения народов...
– А, заблуждения? – крикнул Гордон, спуская с постели ноги. – Девочке дают в руки кусок раскаленного железа, и если она его не может удержать, значит она ведьма? А если может –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220