Выгорело! Теперь ему причиталось. Он и еще двое коллег - допглаза
- пригласят фирмачей на банкет, вроде не щедрый, из расчета десятка на
нос, но стол будет ломиться, а потом фирмачи предложат продолжить в
валютном баре; тут-то один из купцов и шепнет, улучив минуту, когда вокруг
лишних не окажется, мол, подвез вам скромный сувенир. Это Шпындро и так
знал, все упиралось в передачу дара, незаметную для посторонних глаз. Но
он не новичок, в банкетный вечер и не думай брать причитающееся, хорошо с
фирмачом контракт не впервой, так что Шпын скрипнет, почти не разжимая
губ: "На нашем уголке, завтра в четыре". Днем машин на улице дополна -
Шпын доберется на такси и фирмач тоже, у киоска с мороженым передаст
поклажу и разъедутся в разные стороны. Каждый раз Шпындро боялся, но не
отказываться же, тем более, что до того, как взял в руки - еще не брал, а
через миг, как выхватил - уже мое. Мало ли откуда? Купил только что с рук.
У кого? Да разве отыщешь, в городе-то миллионы бегают.
Контракт Шпындро выгрыз королевский, и подношение катило немалое,
боролся не за страх, за совесть, вот они рычаги экономические, чего
говорить, а ручки-зажигалки - мелочовку, что фирмач всучит на банкете
прилюдно для отвода глаз, все честь по чести сдаст, как и положено, у игры
свои правила, отработанные годами и нарушать их не гоже.
Филин дремал, поклевывая носом в наклонах к лобовому стеклу.
День случился суматошный и все же Шпындро считал, что такие дни
запоминаются как раз своей необычностью, и в целом Филин должен, просто
обязан оценить самоотверженность сотрудника, угробившего законную субботу
единственно ради блага любимого начальника.
Мордасов с Настурцией покинули ресторан через задний ход, минуя
подсобки, так и не увидев площади. Колодец не намеревался тащить Притыку к
себе, мужских расчетов не имел но отпустить ее в таком виде домой, одну на
электричке - преступление; позднота, машину не отловить, а его дом - вот
он, рукой подать.
Настурция сбросила туфли и шлепала по песку в чулках, зная, завтра
выбросит, и новые натянет, и вся недолга, зато ноги отдохнут. Колодец вел
ее бережно: неплохая в сущности бабенка, неудачница, как многие, но тут уж
не его вина, да и чья, не очень ясно. Мордасов икал, каждый раз
оправдываясь, и Настурция серьезно кивала, мол, прощаю, принимаю
извинения, хоть и ясно, что икота не украшает.
Из-за штакетин заборов доносилось потявкивание, гасли окна, городок
погружался во тьму; когда добрались до дома Мордасова, сквозь занавески не
пробивался ни лучик. Мордасов пропустил Притыку вперед, размышляя, где
уложить ее на ночь и неожиданно почувствовал стеснение в груди, особенную
придавленность в темноте окон. Александр Прокофьевич выпустил локоть
Настурции и, чертыхаясь, разбрасывая метлы и дребезжащие ведра, ринулся к
дому.
От воздуха, от камешков, покалывающих нежные, оттертые в банях
подошвы, Настурция быстро протрезвела, рванулась вслед за Мордасовым,
влетела в прихожую, вытерла по привычке, будто в грязных сапогах, ноги о
половичок и кликнула Колодца. Молчание. Притыка ткнулась в один темный
проем, в другой и вдруг вошла в комнатенку с едва тлеющей лампадкой в
углу.
На коленях, сжимая восковую руку бабки, застыл Мордасов, по лицу его
текли слезы.

Шпындро сгрузил Филина у начальственного дома в мелкий светлый
кирпичик, не поленился подняться с Филиным на лифте, довел до самых дверей
и, несмотря на усталость - в оба конца километров полтораста,
столкновение, обильная трапеза - лучезарно улыбнулся, нажимая на кнопку
звонка и юркнул в лифт, чтоб не попадаться на глаза филиновой жене.
У подъезда налетел на младшую дочь Филина, - каверзную сувку, знал ее
в лицо, та его не приметила, тиская красавца с брезгливым выражением лица.
Мне-то что, гори вы все синим пламенем, Шпындро плюхнулся на сиденье,
положил руки на руль: нет, не зря угробил день, когда ехали в лифте, Филин
с трудом ворочая языком меж обветренных губ, заключил: "Ты мужик ничего,
поедешь. Это я сказал!"
Подъездная дорожка блестела невысохшей влагой, от кустов тянуло
сыростью. Шпындро приткнул нос машины к самой стене, ловко уместив корпус
меж двух жирных белых линий - его законное место.
Наташа Аркадьева услышала шум лифта, раскрыла толстый журнал
посередине - пусть видит, интересуюсь, не то что он; запахнула халат,
прикинула тактику: вести себя как ни в чем не бывало или дуться.
Тихо отворилась дверь, шаги по коридору и вот он стоит, смотрит ей в
затылок и рваная тень его бежит по стене, ломается по ажурным столикам,
пластается по ковру и почти полностью накрывает абажур с тяжелыми, вручную
скрученными кистями, под абажуром, уютно поджав ноги, расположилась
Аркадьева: собачиться не хотелось, говорить тоже, вяло обернулась,
кивнула, надеясь, что полумрак комнаты хоть какое-то выражение придаст ее
лицу.
Муж вышел, послышалось возня в спальне, открывались-закрывались
дверцы шкафов, громыхали выдвижные ящики, звякали то ли молнии, то ли
ключи от машины, брошенные в серебрянную с вензелями коробку.
Шпындро вернулся в гостиную, приблизился к жене. С ней он поедет, с
ней, а не с Настурцией, и ни с какой иной женщиной, их дом неделим, союз
не расторжим, у себя в квартире они против друг друга, а вне ее стен оба
против всех, иначе не вытянуть ни ему, ни ей. Они дополняли друг друга не
сказать идеально, но бесспорно, удачно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93