Одно несомненно: ребята хваткие, свое не упустят и соображение это легло
самым важным, несущим камнем в фундамент дачи Филина.
Во дворе за колченогим столом Шпындро и Колодец бросали коробок: то
плашмя шлепнется, то на ребро, то вздыбится на попа. Филина не заметили,
предавались игре страстно. Филин не поверил глазам - в плошке из щербатой
керамики мятые трояки, пятерки, рублевки. На интерес рубятся! Ишь ты...
Филин отступил в темноту прихожей и, перед тем как выбраться на свет
божий, кашлянул надрывно, благо кашель всегда ворошился в обоженном
табаком горле.
Ступил во двор - ни коробка, ни денег в плошке, понадобилось-то всего
одно мгновение.
Картина такая. Шпындро чиновно девственен, весь соткан из покоя,
благонадежности и желания угодить, Мордасову упрятать хитрованство
тяжелее, но тоже, зная колкую въедливость все подмечающих глаз, отводит их
в сторону и, перехватив тоску Филина, зацепившуюся за край бочки с
малосольными, тут же насыпал еще миску с верхом.
Видно Шпындро разобъяснил внучку, кто я, потеплел ощутимо Филин,
борясь с недавним нервным напряжением, умял молниеносно три огурца, вынул
папиросы, щелкнул новой зажигалкой. Мордасов голодно глянул на плоский
блестящий квадратик, зло поджал губы. Пластиковый пакет с дарами исчез и
Филин мог только догадываться, на чем поладили дружки.
Из дома раздался звон колокольчика. Мордасов вскочил, едва не
перевернув огурцы, ринулся в дом.
Шпындро участливо интересовался:
- Ну как?
Филин пнул сумку с бутылками носком разношенного туфля.
- Денег, знаешь, не взяла.
- Какие деньги! - Шпындро аж подскочил, - все по дружбе, люди должны
людьми оставаться.
- Колокольчик откуда? - Рука Филина плавала в миске с огурцами.
- Я подарил, чтоб бабуля его вызывала, если прихватит, случается и
голоса нет сил подать.
Филин дожевал огурец, подставил лицо солнцу.
- Выходит потратила бабка на меня силенки из последних...
- Нам-то что... проехали, - утешил Шпындро.
- Это ты зря, - весомо, по-учительски определил Филин, - ущерб
получается людям причинили.
- Ущерб компенсирован в полном объеме, - доложил Шпындро.
Филин объяснения принял.
- Раз так, значит так. - Рубанул ладонью по столу, давая понять, что
стенания по старушке окончены. - Огурцы хороши, спроси, как рассол
определяет, сколько смородинового листа, соли, чеснока, укропа, сколько
держит, какие еще тонкости имеются.
- Непременно. - Шпындро уже шагал к машине и даже походка его, только
что безмятежного дачника, под взглядом начальника стала внушительной и
государственно важной.

Пока Шпындро-муж обхаживал Филина, Аркадьеву, его жену, Крупняков уже
подвозил к своему дому; не доезжая трех кварталов, ухажер остановил такси,
вылез и закупил пяток прозрачных целлофановых кульков с гвоздиками. Наташа
Аркадьева прижимала цветы к груди и отражение их головок залепляло
водителю зеркало заднего вида. Приехали. Крупняков выложил деньги на горб
кардана посреди передних кресел, вышел из машины, протянул руку
Аркадьевой.
Наташа еще сильнее прижала руку к груди и сдавленно усмехнулась от
волнения: будто школьница, будто впервые в жизни; Крупняков великодушно не
заметил смущения и подставил локоть крендельком.
Лифтерши, отставники и прочая приподъезная живность, как по команде
опустили глаза, умудряясь все видеть не хуже, чем если б вооружились
стереотрубой.
Солнце расцвечивало целлофановые обертки и настроение Аркадьевой
ухало сверху вниз от хорошего к неважному и снова к хорошему.
Миновали смиренных соглядатаев на лавочках под козырьком, и Крупняков
набрал код, щелкнул замок, предлифтовая прохлада вперемешку с запахами
муниципально вымытых стен и ступеней окутала молчаливую пару.
Крупняков припоминал, убрана ли постель, и никак не мог восстановить
картину сегодняшнего утра.
Наташа мечтала: хорошо, чтобы все уже было позади, она одна, не глядя
ни на кого выходит из подъезда и стремительно направляется к стоянке такси
за углом. Именно так; провожать себя Крупнякову она не разрешит. Деловых
знакомиц не провожают, пусть думают, что они по делу заскочили, вот только
цветы обнаруживали не обычные свойства ее визита к Крупнякову, правда
спасал час визита, всего три, день в разгаре. Лифт спустился и скрипом
тяжелых пружин амортизаторов напомнил о себе.
Крупняков не изменился: распахнул дверь в проволочной сетке с
величественностью дворецкого, пропускающего гостей в тронную залу.
В лифте многозначительно оглядел Наташу Аркадьеву и почудилось, что
Крупняков вознамерился поцеловать ее прямо в исцарапанной гвоздями кабине,
его мощное тело стало клониться к ней, но Крупняков лишь пощекотал себе
нос гвоздичными головками и мечтательно закатил глаза:
- Отменное мясцо! А?..
Меж передними верхними зубами Крупнякова красовалась широкая щель.
Наверное, такие же щели у него и меж другими зубами, думала Аркадьева и в
них сейчас упрятались кусочки отменного мясца. Губы ее тронула усмешка.
Брезгливости Крупняков не углядел, а саму усмешку перевел в ранг ласковой
улыбки, истолковав к своей пользе: нравлюсь ей все же. Соки, напитывающие
его полнокровную натуру вскипели, выдав бурление красными пятнами на щеках
и шее.
Переступив порог квартиры, Аркадьева замерла: знала, что часто штурм
начинают прямо в прихожей, пытаясь подстегнуть себя и выдать отсутствие
страстей за их взрыв, но Крупняков помог ей снять легкое пальто и за руку
повел в гостиную, с накрытым заранее кофейным столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93