-
смолкли вместе с мелодией и вместо дивного полета перед Рыжухой замаячил
дружок Стручка на костылях, потерявший ногу по пьянке под маневровиком и
требующий квасу для залития нутряного огня и праведного негодования от
того, что неизвестная Рыжухе сволочь толкнула пиво налево.
Итак Туз треф театрально пересек столб фонарного света и тихо
притворил за собой перевязанную тряпкой, будто раненную дверную ручку.
Если б не Боржомчик, Туза в зал не пустили бы, но официант, будто
полководец с холма, как поле брани узревал орлиным взором весь зал и сразу
смекнул, что Туз треф ввалился не рассиживать в гульбище, а в розыскном
зуде по Мордасову. Боржомчик волок Туза меж столиков, тягостное зрелище -
не вписывался укутанный в лохмотья Туз в веселящуюся пригородную буржуазию
с наехавшими из Москвы ценителями местной ухи и возможности искупаться
глухой ночью с дамами в темном пруду, что снимало множество проблем разом;
чутье подсказало Шпындро, что надо ускорить отъезд из кабака тутошнего,
во-первых, и отъезд во враждебную даль, во-вторых и в главных. Аркадьева
уже выла от очередей, и Шпындро уверяя дружков на службе, будто не сильно
тяготится неустройством отечественного быта, ловил себя на мысли, что
уверения его звучали с каждым разом все фальшивее.
Туз треф наклонился к Мордасову и зашептал.
Настурция, обвив Филина, танцевала яростно, будто перед атакой или
явной погибелью другого свойства: жалела себя нестерпимо и время, текущее
уже годы и годы меж пальцев без смысла, сейчас капало на чудо-ноги в
убойных туфлях обжигающим расплавом невозратимости; разящий табачищем
Филин, будто и произносил приговор, будто и сам значился приговором:
ничего не изменить!
Лицо Мордасова и без того не лишенное лошадиных черт вытягивалось все
более от слов Туза треф; наконец приемщик матерно прервал осведомителя и
тычком руки отправил вон.
Филин доставил к столу виснувшую на его шее Настурцию, нес легко, как
в молодости: господи, до чего же затравили домашние, жена-уродина в
пуделиной прическе, дочурки неискренние в доброте и лютые в злобе; Филин
погладил Настурцию, желая ободрить, мол, ничего, все устроится, такая
красавица, вспомнил о своих и осекся. Ничего не устроится! Беда не снаружи
подстерегает этих девок, что его наследниц, что эту за столом, беда у них
внутри гнездится, вроде наново крашенной машины с насквозь проржавевшим
кузовом, для глаз - загляденье, а пальцем ткни, сыпется труха. Филин
хлебнул коньяка, слабо узнавая людей вокруг, и только Шпындро связывал с
реальной жизнью, и Филин пытался припомнить, что за такой прием и, хотя
питейные приемы уже отгремели, вышло их время, может, какой внеочередной,
исключительный задали с горячительными напитками, но кто и где, убей бог
не вспомнить; одно не вызывало сомнений: Шпындро маслит Филина, улещает,
обхаживает, оно и понятно - отъезд предвиделся нешуточный. Только б сердце
не подвело и вспомнил сразу в страхе: валидол и нитроглицерин в другом
пиджаке, хоть и рассовал повсюду, а этот-то заштатный костюмчик, как раз и
не снабжен целебными помогами. Филин потянулся к беломору - отвлечься от
дурного. Нога Настурции с белым полным коленом уже не искала его брючины и
похмельно, разочарованно подумалось: все проходит - годы, любовь, уважение
близких, миги радости, и только остается, как недостижимый пик
альпиниста-фанатика проклятая дача - последнее дело жизни, крест на его
совести, верная путевка в ад.
Туз треф исчез тенью. Боржомчик, чуть трепеща, положил перед Колодцем
линованный клочок. Счет. Мордасов вытянул бумажник, отцепил английскую
булавку, успел заметить: как ни пьяны гости, все догадались отвести глаза,
будто ничего не происходило, будто сидели за так... Четыре зеленых легли
одна на другую. Мордасов прихлопнул их ладонью: эх черт! а снадобья для
бабули?! из-за лекарствий весь сыр-бор, наклонился к Филину, и, забыв
напрочь имя-отчество начальника, проворковал:
- Я б позвонил вам по небольшому делу, - и, заметив испуг в глазах
Филина, уточнил, - понадобится еще заехать к бабуле, даже волшебство за
один раз не срабатывает.
Ах, вот где меня носило, с радостью восстановил происшедшее Филин.
Это ж Шпындро и притащил сюда в пригород к знахарке, войдя в мое
положение; утром все шло без затей: участок подмосковный, бочка с
малосольными огурцами, бабка под лоскутным одеялом, и внучок ее хитрован
немалый, и святая вода в бутылках из-под виски. Вот она дружба народов! В
шотландские прямоугольные бутылки заливают нашу российскую, освященную
серебром или крестным знамением или что там бабка вытворяет? На все
пойдешь, когда тело, будто не твое, а вся боль вокруг как раз вроде только
тебе предназначается... Э-эх! А потом поехали домой и вроде выезжали на
площадь, а тут грузовик попер навстречу синерылый и поддал, как следует, и
Филин потерял сознание. Или не потерял? Ну как же... лежал в пыли, а эта с
круглыми коленками прыгала вокруг и мочила пузырчатой гадостью с кислым
запахом и рубаху на нем разодрали и увидели русалок в непристойных позах,
а еще там крутилась милиция. Фу, черт, может красные околыши зафиксировали
татуированные темки? Да нет, чушь - моя грудь, что хочу то и ворочу, то
есть накалываю, а ведь случалось, на пляже жена рядом стеснялась лежать, и
он все больше загорал на животе и спина лупилась и уж когда невтерпеж
становилось, припекало до дурноты, скрещивал руки на груди, прикрывая, как
получится, прелести синеколотых девок и шагал к морю, а вот баню не с
каждым мог себе позволить, есть люди - не понимают, хотя в его окружении
таких мало водилось, все больше в наколках, но он шибко лишнего
разрисовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93