Затем она показала его подсознанию и другие образы, воплощающие милосердие и сострадание..Таким образом монахиня заново обучала несчастного тому, что значит быть человеком.Когда они снова вернулись в трапезную, Гвен находилась под сильным впечатлением от приемов матери настоятельницы.— Сестра Патерна, а можно ли так же лечить безумцев, мозг которых поврежден не телесной болезнью, а какими-то другими факторами? — спросила она.— Видите ли, леди Гэллоугласс, многие из тех, кого мы называем безумцами, на самом деле всего лишь страдают от того или иного разлада в организме. Прежде всего мы должны привести в порядок тело человека, а затем попытаться вернуть его к тому образу мыслей, который был до появления болезни.— Вполне оправданная точка зрения, — слова монахини лишь подтвердили собственные предположения Гвен. — Но как быть в тех случаях, когда тело не повреждено? Когда человек не безумен в собственном понимании слова, но исковеркан пагубным воспитанием.Если он так сильно пострадал в ходе этого воспитания, что уже не верит ни во что хорошее?— В подобном случае можно помочь, но только если человек сам захочет этого. Вы ведь заметили: мы оканчиваем курс лечения тем, что учим больного самоисцелению.— Думаю, нам этого будет достаточно, — медленно кивнула Гвен.На следующее утро излеченный «оборотень» отправился домой. Он был еще очень слаб и передвигался с трудом, даже поддерживаемый своими товарищами. Несколько позднее собралась в дорогу и Гвен. Сразу после завтрака она покинула трапезную.— Надеюсь увидеть вас снова, леди Гэллоугласс, — произнесла на прощание мать настоятельница. — У меня к вам много вопросов, я хотела бы многому у вас научиться.— С радостью, сестра, как только разберусь с текущими неприятностями. Хотя, я думаю, на Грамарии нет никого, кто б знал о целительстве больше, чем вы.— Вовсе нет, — мать настоятельница говорила вполне серьезно. — Ведь есть вы и святой отшельник у Северного моря, и еще ведьма с Запада, что живет у озера…Легкая тень пробежала по лицу монахини.— ..хотя я не уверена, что одобряю ее средства. Тем не менее она — большой мастер в тех случаях, когда разлад в сознании проистекает от сердечных болезней…Ну что ж. Господь благослови ваше путешествие.Гвен помедлила у ворот, затем обернулась.— Если можно, у меня еще одна, последняя, просьба.— Я слушаю, — ответила мать настоятельница с едва заметной улыбкой.— Нельзя ли взглянуть на кассету, давшую название Ордену?— А я боялась, что вы забыли, — теперь она уже явно улыбалась.
Мать настоятельница проводила Гвен в крохотную, немногим больше чулана, комнатку, примыкавшую к веранде. На стене была репродукция портрета отца Марко, а на маленьком столике лежала плоская шкатулочка с двумя выемками на крышке.— Поместите ваши средний и указательный пальцы в дырочки, — сказала монахиня.— И все?— И все.Гвен положила пальцы в выемки, прикидывая, что внутри должен быть компьютер, который реагирует на температуру и текстуру человеческой кожи и посылает информацию в мозг через ее нервные окончания.И действительно, в голове Гвен зазвучал голос: «Введение в неврологию. Урок первый». Затем перед ней прямо поверх стены появилась схема человеческого тела, и голос принялся описывать его нервную систему.По мере того, как перечислялись основные компоненты, они в голубом цвете появлялись на схеме: головной мозг, спинной мозг, ствол нерва и нейроны. Позабыв о кассете, Гвен зачарованно глядела в полном изумлении от новых сведений, которые ей открылись. Она так и простояла, не шелохнувшись, все десять уроков, пока голос не объявил: «Конец записи. Вставьте кассету номер два».Голос замолчал, и комната вновь приобрела свои реальные очертания.Навалилась усталость, ноги у Гвен подкосились, и она бы упала, если б сильная рука не подхватила ее.Подняв глаза, Гвен увидела перед собой улыбающуюся женщину средних лет.— Я — сестра Сесилия, — сообщила та. — Матушка увидела, что вы не в состоянии оторваться от кассеты, и послала меня присмотреть за вами. Чему я очень рада. Ну, давайте пойдем к матушке.Ошеломленная, Гвен последовала за монахиней.— Я обратила внимание, сестра, что вы называете эту штуку только так — кассета, — завела она разговор.— А как же нам ее называть — реликвией?— Ну, меня б не удивили слова «священная» или «благословенная», по меньшей мере.Сестра Сесилия покачала головой.— Матушка Мойра говорила (и очень настойчиво), что это всего-навсего артефакт — вещь, сделанная человеческими руками. В ней самой нет ничего святого.Некую святость ей мог бы сообщить только наш Благодетель, а у нас, увы, нет свидетельств о его святости.Это соответствовало истине, но Гвен начинала думать, что, может, таковые еще представятся.Сестра Сесилия провела ее на веранду, которая, по счастью, оказалась тут же, рядом. Мать настоятельница оторвалась от листков пергаментной бумаги, которые лежали перед ней на столе.— Ага, вот и она. Благодарю вас, сестра Сесилия.— Это честь для меня, — склонила голову провожатая Гвен.Когда она удалилась, мать настоятельница спросила с насмешливым огоньком в глазах:— Узнали что-нибудь новое?— Не то слово — море нового! А… есть еще кассеты, сестра Патерна?— Увы, нет, добрый монах оставил только одну. И мысль о второй кассете будет вечно мучить нас.Гвен знала теперь, что ей необходимо посетить монастырь, и как можно скорее.
Джеффри стоял за спиной брата и пристально разглядывал его почти обнаженное тело.— А ты что думаешь, сестренка? — обратился он к Корделии. — Как он, годится?Корделия смерила взглядом Грегори, пытаясь увидеть его глазами возможной избранницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107