— Я рада за тебя, Грегори, — сказала она вполголоса. — В этом месте ты обрел истинную любовь, а также дело всей жизни. И Алуэтта, наконец-то, сможет примириться со своим прошлым.— Ты права, — удивленно проговорил он. — Я, честно говоря, не рассматривал события в таком ключе.— Ну так рассмотри, — посоветовала мать, а затем ласково спросила:— Что может тревожить человека, перед которым лежат такие богатства?— Все это так, — признал юноша, — но я сомневаюсь, что Алуэтта любит меня, ведь она ни разу не сказала это.— Ты и так знаешь, — возразила Гвен. — И, поверь, ее любовь лишь возрастет, если ты будешь честен с ней.— Да, но… — маска спокойствия слетела с Грегори. — Но она стала пленницей этой любви! Хороший же из меня любовник, мама, если я обрекаю свою избранницу на бессрочное заключение в этом месте, где она лишена человеческого общения и вынуждена довольствоваться лишь моим обществом!Гвен с минуту изучала возбужденное лицо своего сына, и от сердца у нее отлегло.— Не думаю, чтобы она в ближайшее время жаловалась на это, сын мой! А если уж она заскучает, то, будь уверен, отправится путешествовать, куда душе ее будет угодно. Поедешь ли ты с ней в этом случае?— Конечно же! — горячо воскликнул юноша. — Но, подумай, что за радость такой доброй и любвеобильной женщине до конца своих дней быть привязанной к отшельнику-книжнику! Нет, естественно, изредка будут выпадать случаи, когда Короне понадобится наша помощь в каких-то сложных делах. Но по окончании мы снова окажемся здесь, в полном одиночестве! Как я могу при этом надеяться сохранить ее любовь?— А ты не думаешь, сын мой, что после всех испытаний, через которые прошла твоя возлюбленная, она и сама предпочтет такое уединение с человеком, которому доверяет?Грегори молчал, обдумывая услышанное, а мать не торопила его. Когда же, по ее мнению, пауза затянулась сверх меры, она сказала:— А разве себя ты не обрекаешь на заточение, сын мой?— Да, конечно, но я сам это выбрал, — возразил юноша.— Так же, как и она.— Что она?В этот момент показалась размашисто шагающая Корделия, за ней спешила взволнованная Алуэтта.— Так что она? — воинственно спросила сестра, уперши руки в бока и сверкая глазами на Грегори.— Она была настолько глупа, что выбрала меня! — помертвев, ответил юноша.— Глупа? — воскликнула Алуэтта.— Теперь ты веришь? — спросила Корделия, бросив на нее быстрый взгляд и вновь воззрившись на брата.Однако голос ее смягчился, когда она вновь обратилась к нему:— Но в этом нет ничего глупого, братишка!— Ты так думаешь? — покачал головой Грегори. — Ведь такой выбор подразумевает жизнь в заточении.Подумай, ведь она выбирает изгнание, полную изоляцию и все! И это она! Женщина, которая заслуживает, чтоб ее холили и лелеяли, чтоб ею восхищались…Алуэтта, как зачарованная, шагнула к нему.— Так холь меня! Лелей! Восхищайся!— Конечно! — отозвался он. — Но ты достойна большего! Ты заслуживаешь поклонения толпы, обожания Мужчин и зависти женщин!— У меня все это было бы, если б я хотела! — сказала Алуэтта, обвивая его шею руками. — Но что мне было нужно больше всего, так это любовь и преданность единственного достойного мужчины! Я, наконец, обрела то, что искала! И если вы думаете: я откажусь от своего счастья, то вы просто глупец, сэр!— Нет, в этом я не сомневаюсь, — Грегори на глазах оттаивал от близости любимой девушки. — Но все же, одиночество..— Уединение, — поправила Алуэтта. — Которое я приветствую! О, возможно, через год-два или три мне захочется снова оказаться среди людей, разве вы откажетесь тогда сопровождать меня?— С огромной радостью! — возбужденно воскликнул юноша.— Тогда из-за чего же вы терзаетесь, любовь моя?При этом слове «любовь» Грегори окаменел. Но ненадолго, потому что девушка прильнула к нему в страстном поцелуе.Мать с дочерью обменялись понимающими взглядами и заулыбались.Когда молодые люди, наконец, оторвались друг от друга, Грегори едва выдохнул:— Но из-за меня вам придется распроститься со своей свободой!— Какие пустяки! — отмахнулась девушка. — В конце концов, если исполняется мое единственное желание — остаться с вами наедине, это ли не свобода, о которой вы говорите?— Как вы можете быть свободны делать что-то, не делая этого? — задумчиво сказал юноша.— А разве не об этом самом говорил какой-то мудрец? — засмеялась Алуэтта.— Нет, — возразила Корделия. — Это был поэт, рассказывающий о мудреце!Она повернулась к брату:— А может, ты таким образом оплакиваешь свою собственную свободу?— Я полагаю, сестра, что любой человек, посвятивший себя чему-то большему, чем он сам, действительно приносит свободу в жертву. Неважно, во имя чего: женитьбы и семьи или построения империи, накопления денег или создания произведения искусства, или же получения новых знаний.— В чем-то ты прав, — рассудительно, с высоты своих лет, сказала Гвен. — Однако ошибочно думать, что можно посвятить себя двум призваниям одновременно.Хотя без этого нет настоящего счастья — только одиночество и бесцельное существование, которое рано или поздно приводят человека к внутреннему разладу и толкают на поиски удовольствий, не приносящих счастья.— Так чему же люди должны служить, мама? — тихо спросил юноша.— У каждого своя судьба, сын мой, — ответила Гвен. — Иди туда, куда зовет тебя твое счастье.— Ну, что ж, я свое счастье нашел! — Грегори взял обе руки Алуэтты в свои и посмотрел ей в глаза.Влюбленные молчали, не отрывая взгляда друг от друга. Выждав несколько минут, Гвен деликатно кашлянула, но это не возымело никакого действия. Тогда она обратилась к дочери:— Ну, нам, пожалуй пора! Довольно медлить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107