Остальные... Их больше нет. Чудовище
уничтожило их, как источники потенициальной опасности для себя. У вас
просто нет иного выбора.
- Боже! - прошептал пораженный Роман.- Конечно же... Конечно же, я
согласен.
- И еще, - сказал полковник, помедлив, - мы оставим вам для работы
документы Синицына, и это, вынужден вас предупредить, повысит вашу степень
риска тысячекратно. Понимаете?
- Понимаю.
- Мы перепробовали все возможные средства,- продолжал полковник, - все,
какими располагаем: милицию, армию, новейшую технику. В настоящий момент во
всем мире работает масса мыслимых и немыслимых организаций и формирований:
службы ООН, Гринпис, ЦРУ, наше ведомство, создан всемирный комитет, - но
все эти меры, увы, желаемого успеха не приносят. Чудовище неуловимо... -
Полковник помолчал некоторое время уперев остановившийся взгляд в зеленую
папку, и продолжил: - Никто не знает причин появления геторов. Может, это
результат мутаций, вызванных изменением экологической обстановки на
планете; может, закономерный этап развития человечества, кто знает. Научные
изыскания находятся пока что в зачаточном состоянии. Да и не это сейчас
важно. Там, - полковник ткнул пальцем куда-то в стену, - бродит воплощение
зла, которое мог придумать только человек, и только человек может и должен
его уничтожить. Вы - наша последняя и единственная надежда.
* * *
Роман прервал ход воспоминаний и тут обнаружил, что он уже не на диване,
а на стуле, за столом, сидит и машинально, как колоду карт, перебирает
листы рукописи. Продолжать и дальше читать эту чушь? Сколько же времени
можно на нее угробить? Он решительно отодвинул рукопись на край стола и
потянулся к зеленой папке. Внутри он обнаружил еще одну, довольно-таки
толстую пачку соединенных канцелярской скрепкой листков, на первом из
которых была такая надпись: "Дневник Вадима Синицына. Начат 13 декабря 1972
года". Как и рукопись, это были ксерокопии отпечатанного на машинке текста.
Роман, перегнувшись через стол к приемнику, стоявшему на тумбочке, включил
его, и тихая, ни к чему не обязывающая мелодия зазвучала в комнате.
Большая часть записок дневника Вадима Сипицына оказалась чем-то вроде
сборника минирецензий, написанных еще в те далекие времена, когда
потенциальный гетор и будущий создатель "Ночного ужаса", являясь учеником
средней школы, усиленно приобщался к разумному, доброму, вечному. Сплошь и
рядом на страницах пестрели многочисленные восторженные отзывы о
прочитанных произведениях Беляева, Лондона, Грина, Стругацких, Михайлова,
Ефремова. Были здесь и скромные попытки приобщиться к ученой жизни той поры
путем создания собственных, конечно же, наивных теорий; в частности, теорий
мироздания, возникновения Вселенной, рождения и развития квазаров; не
обошлось здесь, разумеется, и без попытки доказательства теоремы Ферма. Все
это Роман проглядывал без особого интереса, неторопливо перелистывая
страницы и не теряя надежды, что гденибудь дальше обнаружится наконец
что-нибудь заслуживающее внимания.
Первая заинтересовавшаяся его запись был такого содержания:
21 января. 1980 год.
Осталось два хвоста. Один по математике, другой по теормеху. Надо
поднажать, иначе в следующем семестре могу остаться без стипендии. Ребята,
очевидно, поедут в горы без меня. Сессия для них уже далекое прошлое.
Завидую, честно говоря; и тому, что они едут в горы, тоже завидую. Нутром
чую- горы помогли бы мне выбраться из этого затянувшегося кризиса. Ведь уже
скоро год, как я впервые почувствовал, что теряю интерес к моим прежним
увлечениям, нет былой дрожи при упоминании имен Лобачевского и Фридмана,
книги об астрофизике и космологии пылятся где-то в шкафу, на нижней полке,
и когда я последний раз брал их в руки, уже и не припоминаю. В теле
какие-то непонятные усталость и опустошенность. С чего бы все это, я не
знаю, но в том, что горы дали бы мне хороший заряд бодрости, я не
сомневаюсь...
...Эх, упечься бы сейчас где-нибудь на крутом склоне, усыпанном гладкими
теплыми голышами, подставить свое дряблое изнеженное тело под ласковые лучи
нежаркого солнца, вдохнуть полной грудью чистого воздуха, закрыть глаза и
забыться, забыться хотя бы на мгновение- нет больше никаких теормехов и
никаких экзаменов, нет больше хвостов и торопливых студенческих обедов,
исчезли навсегда эти мелкие несущественные заботы, исчезли, чтобы никогда,
никогда больше не вернуться вновь - лежать бы так долго, в полном
одиночестве, ни о чем не думать и ни к чему не стремиться, а потом... а
потом пусть мое тело растеклось бы как масло по этим голышам, растворилось
бы в них, впиталось в гладкую твердь, и вот стал бы я тогда замерзшим
камнепадом, несокрушимым и могучим, а синий перевал напротив был бы мне
другом, а задумчивый утес справа - братом, стекал бы тогда по мне тонкой
хрустальной струйкой прозрачный ручей, и изредка - раз в год, примерно, -
проходили бы по мне редкой вереницей неуныващие альпинисты, осторожно
ступали бы по моему твердому телу тяжеленными ботинками с рубчатыми
подошвами... Эх, мечты, мечты! Эх, горы, горы! Когда еще вас я увижу...
Вчера, кстати, приснился мне какой-то странный нелепый сон. Сначала,
правда, была откровенная чепуха, приключения какие-то, стрельба, гонки,
бандиты. Все в цвете, все довольно живописное. Из всего этого мог бы,
наверное, получиться неплохой вестерн. К сожалению, я ровным счетом почти
ничего не запомнил. А потом я вдруг очутился на крыше дома, ночью, тишина,
помнится, была. Я стоял на самом краю и все думал, что обязательно сорвусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29