Довольно быстро, всего лишь пару раз задержавшись у светофоров, они
проехали по шумному, нашпигованному всевозможными автомобилями проспекту
Платова, свернули затем на более тихую Пушкинского, миновали ее без особых
задержек и наконец выбрались на Подтелкова, унылую и грязную, изуродованную
многочисленными выбоинами улицу, по обе стороны которой уходящими в пыльную
даль вереницами тянулись припаркованные автомобили, а справа, теперь уже
прямо по курсу, метрах в трехстах, разноцветной массой бурлило многоголосое
человеческое варево. Несмотря на то, что территория Азовского рынка была
довольно-таки обширной, она тем не менее не могла вместить всех желающих, и
многочисленные продавцы-частники, постелив газеты, раскладывали свои товары
прямо на тротуарах и бордюрах близлежащих улиц. Между ними, прицениваясь,
споря, подходя и снова отходя, просто глазея, бродил самый разнообразный
люд: озабоченные пожилые женщины с огромными кошелками в руках; дети;
неопрятные, обросшие недельной щетиной субъекты в помятой одежде; какие-то
подозрительные личности неопределенного возраста и неопределенных занятий,
все, как правило, в дорогих джинсовых костюмах, темных солнцезащитных
очках, с импортными спортивными сумками через плечо. Были там - и без них,
наверное, не обходится ни один базар - назойливые цыгане, которые
приставали к прохожим, а те ожесточенно отмахивались от них; совсем еще
молоденькие девушки, вертя во все стороны головами, водили за собой, словно
бы на поводу, молчаливых равнодушных кавалеров, и изредка, как дождь в
пустыне, мелькал то тут, то там синий представительный мундир скучающего
милиционера. А над всем этим толковищем стоял могучий и ровный, похожий на
рокот отдаленного горного потока гул из сотен и сотен голосов, и
температура здесь была, очевидно, выше обычной градуса на два, на три, как
минимум.
- Наро-оду! - пробормотал Роман, когда они подъехали почти к самой толпе.
- А вы как думали, - откликнулся Херманн. - Воскресенье, как никак.
Базарный день.
Он довольно удачно загнал машину на весьма кстати освободившееся место
между кремовой "восьмеркой" и светло-синим "Москвичом", после чего,
аккуартно заперев все дверцы, повел Романа куда-то в самую гущу, куда-то
через толпу, туда, где над остроконечными крышами теснящихся ларьков уныло
маячила проржаввшая металлическая арка входа на территорию рынка.
Они миновали ряд ларьков ("Воды", "Пирожки", "Овощи", "Мясо"), потом
прошли вдоль длинного прилавка, на котором в изобилии располагались
всевозможные продукты питания, начиная с местных помидоров и кончая
закавказскими апельсинами, и наконец остановились перед широким приземистым
строением с желтой фанерной вывеской "КООПЕРАТИВ СОЛНЫШКО" над распахнутой
дверью.
- Кажется, здесь, - пробормотал Херманн, сверяясь с какими-то заложенными
в его памяти данными.
Внутри было чисто, сухо, прохладно и безлюдно. На широких прилавках под
стеклом красовались щедрые дары донской земли: помидоры, огурцы, лук,
кабачки и пр.,- цены здесь были явно выше рыночных, и именно этим,
очевидно, и объяснялось отстутствие покупателей. За прилавками, листая
старый захватанный журнал, сидел скучающий светловолосый субъект лет 18-20.
При виде Херманна и Романа его лицо озарилось улыбкой, он торопливо
поднялся и, страшно гундося, вежливо произнес:
- Желаете приобрести овощей?
- Нет, - сразу же сказал Херманн, даже мимолетным взгядом не удостоив
овощное изобилие. - Мы хотели бы переговорить с Лаврентьевой.
- А-а, - протянул паренек. Выражение услужливой готовности
добропорядочного гражданина. - Вы, наверное, из милиции...- Не дождадвшись
ответа, паренек добавил: - Она уехала за партией помидоров, будет минут
через тридцать-сорок. Можете подождать, если хотите.
- Мы так и сделаем, - сказал майор.
Парень загундосил что-то еще, но Херманн и Роман уже не слушали его.
Выйдя из помещения, они присели на стоявшие у стены деревянные ящики. Майор
тотчас же задымил своим американским "Бондом", а Роман, достав из кармана
недочитанные листы дневника Вадима Синицына, погрузился в чтение.
16 марта. 1987 год.
23 часа 40 минут. Как-то Виталик, старинный мой приятель, высказал мне в
минуту откровенности мысль о необходимости наличия у общающихся со мной
людей двух вещей: безграничного терпения - нематериальная структура, и
нервной системы, выкованной из титано-вольфрамовой стали, - структура
материальная. Сам того не подозревая, а может, и с умыслом, он затронул во
мне самое больное место. И, что самое обидное, он был прав на все сто
процентов. Действительно, непредсказуемые колебания моего настроения уже
давно создали вокруг меня удручающую зону глубокого вакуума, ликвидировать
который вряд ли кто из моих прежних приятелей испытывает сейчас желание.
Слишком много в свое время было допущено вольностей по отношению к ним. Я,
конечно, никого не обвиняю и обид ни на кого не держу, да и, собственно, о
каких обидах может идти речь там, где виновен только я один, и никто
больше, но длинными бессонными ночами, когда жуткий космический холод
проникает ледяным потоком в мое сознание, я не перестаю задавать себе одни
и те же вопросы: за что? За что мне такая судьба? Если я провинился в чем,
то где? когда? перед кем? Я не могу поверить, что вся моя вина заключается
в одном только факте моего существования. Сначала меня истерзывал в течение
долгих пяти лет этот жуткий черный туман, а теперь какие-то дьявольские
силы, непонятно откуда берущиеся, швырают меня, словно бы забавляясь, из
одной эмоциональной системы координат в другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29