Но это уже было. И вдвоем, и
втроем, и даже вчетвером. И никакого толка. Компании обычно расхолаживают,
не дают сосредоточиться. И ничего после такой работы, кроме досады о
попусту потраченном времени, не остается.
Виктор остановился, посмотрел озадачено на замысловатые мотки ржавой
проволоки, перегородившие вдруг дорогу, потом перевел взгляд на небо, где
неторопливо догорал багровый закат Мэя, и снова стал разглядывать
проволоку. Проклятье! Не хватает только запутаться тут, как в паутине.
Придется в обход. Он принялся озираться, выглядывая какую-нибудь
подворотню, чтобы проходными дворами миновать злополучное препятствие на
проспекте (возвращаться к оставленному десять минут назад перекрестку и
выискивать параллельную улицу не было желания), но туг весьма противно
запищала рация и у правого глаза зажегся красный индикатор. Виктор
торопливо надавил большим пальцем на одну из кнопок, ряд которых
располагался на левой части груди комбинезона, и произнес с деланным
безразличием:
- Виктор Локтев, слушаю.
В душе он, конечно, был рад этой возможности поболтать с дежурным
оператором, услышать человеский голос, но так как явных причин для
беспокойства пока что не наблюдалось, не было и особой необходимости
попусту нервировать сотрудников станции.
- Как деда, Виктор?
- Это ты, Грэхэм?
- Он самый. Как настроение?
- Порядок. Есть что-нибудь новенькое?
- Ничего особенного. Пятнадцать минут назад вернулись группы Шнитке и
Реузова... По-моему, этот день тоже коту под хвост... А ты что скажешь?
- К сожалению, не могу тебя ничем порадовать. Город мертв и нем, как
могила... Кажется, мы окончательно зашли в тупик.
- Полностью с тобой согласен. Жаль только, что Аартон не хочет этого
понимать.
- А что слышно от Смагина?
- Возвращается. Злой как собака. Он целый день копался на военном
полигоне в Акеанарите. Загнал всех - и себя, и ребят. И все бестолку.
- М-да... Если уж Смагин начинает нервничать, то что можно ожидать от
таких слабачков, как я?
- Не прибедняйся. Вик. Твои нервы отлиты из стали... Ну, ладно, если у
тебя больше...
- Постой. Ты бы это... поставил что-нибудь из арсенала конца двадцатого.
- Да ты что? - испуганно сказал Грэхэм. - А если Аартон нагрянет?
- Не нагрянет, - успокоил Виктор. - У него по расписанию время отдыха.
- Все равно не могу. Работа есть работа. А что это ты вдруг?
- Да так. Тишина здесь какая-то... убийственная. На нервы действует.
- Говорили же тебе, возьми Элвиса.
Виктор промолчал.
- Ладно, - сказал Грэхэм, сдаваясь, - но только три минуты. Не больше.
Аартои - это такая бестия... Да, кстати, старик, ты бы работал с камерой
получше, а то тут у меня на мониторах ни хрена не разобрать.
Виктор машинально поднял руку и коснулся закрепленного в верхней части
шлема видеообъектива.
- Хорошо, - ворчливо сказал он, - но только объясни мне для начала, что
значит в твоем понимании - работать получше с камерой?
- Головой почаще вращай из стороны в сторону. И не дергай. Плавнее,
плавнее, понятно?
- Понятно.
В наушниках что-то щелкнуло, послышался шорох фонограммы, потом раздались
вступительные аккорды одной из композиций группы "Битлз", и зазвучал голос
Мика Джагера...
- Стоп! - сказал Вадим, прервав чтение. - С чего это я взял, что Мик
Джагер был вокалистом в "Битлз"? Ну и ну! Кажется, мои мозги начинают
работать с перебоями. Раньше такие курбеты не замечались. Глядишь, еще
день-два, и начну Бетховена Александром Македонским называть.
Не глядя, Вадим взял ручку, повертел ее между пальцев.
- Ну и пусть! - с тихой яростью произнес он. - Пусть! Это меня не
остановит! Никакая сила меня не остановит! К чертовой матери все сомнения!
К дьяволу, в ад, в преисподнюю! Лучше сойти с ума, чем изо дня в день, из
года в год осознавать собственное ничтожество.
Он замолчал, прислушиваясь с каким-то мрачным и сладострастным
удовлетворением к тому, как тихая ярость, клокочущая в его голове,
начинает, словно тяжелый кипящий свинец, растекаться по артериям и венам,
распирать изнутри тело, будто бы готовясь взорвать его, заполнять каждую
клетку, заставляя пылать лицо, а сердце - биться в бешеном ритме.
- Хорошо, - улыбаясь, произнес Вадим. - Очень хорошо. Сегодня я раскален
выше нормы, но это меня может только радовать. И я радуюсь. Радуюсь, потому
что это та единственная форма существования, которую я желал, желаю и буду
желать для своего духа. Дай Бог, мне не выходить из нее как можно дольше.
Тогда я смогу сегодня сделать больше, чем обычно.
Он снова улыбнулся, посмотрел на руки - на мгновение, всего лишь на
мгновение, ему почудилось, будто бы от них исходит какое-то ослепительное
желтое сияние- он улыбнулся, сказал:"Да, надо спешить",- и стал читать
дальше:
...Противу всяких ожиданий Маккартни-Леннонская "Естудей" тоску зеленую
не развеяла, а наоборот, сгустила еще больше, превратила в висящий на душе
тяжелый и склизский комок. В мертвом, набитом человеческими скелетами
городе она звучала как-то уж до крайности неуместно, как, скажем, веселые
частушки на похоронах, и у Виктора просто не хватило духа дослушать ее до
конца. Он с сожалением, а может, и с облегчением, отключил рацию и снова
остался один на один с тишиной, мрачной кладбищенской тишиной, тотчас
выползшей из окон домов, подворотен, из растрескавшегося асфальта, где она
терпеливо таилась до поры, до времени от такого опасного для нее бедствия,
как разговор двух космодесантников.
А вокруг между тем быстро темнело. Багровый закат Мэя, еще несколько
минут назад активно пылавший на доброй половине небосклона, стремительно
угасал, трусливо отступая за скрывающие горизонт силуэты домов от
надвигающейся темноты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29