А еще кто-нибудь, проходя, кинет фразу из старого (бывшего старым и в ХХ веке) косарского анекдота: «На пятку жми, на пятку!» – в ответ на что полагалось погрозить кулаком.
В лесах, на промышленных делянах, деревья – сырье для пластмасс и синтетканей – валили и обделывали автоматы-пильщики на гусеничном ходу. А мостик через ручей сооружали с помощью топора и ножовки из тесаных жердей; шиком считалось построить его без гвоздей. Берну не раз доводилось пить воду из колодцев с деревянными срубами; он видывал, как пахали неудобные участки на склонах на лошадях однолемешным плугом; в прикарпатских лесах бортник-любитель потчевал его, Ило и «орлов» медом лесных пчел.
Все такие занятия можно было автоматизировать. Но люди удовлетворились обладанием возможности и не спешили отравлять себе жизнь реализацией ее.
Парень почувствовал, что Берн не расположен общаться, что-то скрывает. Он шагал рядом, поглядывал исподлобья, хмурил брови – потом взял и ушел. Дальше по нескончаемому саду Берн прогуливался один. Наполненные яблоками вагонетки катились мимо него к фотодороге. Загорелые, ловкие, знающие свое место в жизни люди сновали среди деревьев; смех, шутки, рабочие команды. Здесь жили.
До профессора с его терзаниями никому не было дела. Он снова почувствовал себя обойденным.
Так он вышел к стартовой вышке – пониже и попроще, чем в Биоцентре. У подножия валялись биокрылья сборщиков, пакеты с ампулами АТМы. «Райский сад, куда к черту, – все не мог унять желчь Берн – только ангелы отдельно, крылья отдельно!» Тут его осенила мысль. Он осмотрелся: поблизости не было никого.
Поколебался. Пробормотал:
– Где нет собственности, не может быть и кражи, – и принялся торопливо крепить на спине подходящие по размеру крылья.
Минуту спустя он уже летел на северо-запад.
Берн продвигался в Европу тем же маршрутом, каким два века назад прибыл на Гобийское плоскогорье: обогнул с северо-востока Тянь-Шань, затем пересек бывшие среднеазиатские пустыни, Сырдарью, Амударью, Каспий. В Европу значило – домой; хоть и понимал, что прежнего там осталось мало, но все надеялся с помощью мест и стен, которые помогают, крепче утвердить себя.
Он тогда не знал, об общепланетной подземке, хордовые туннели которой тетивами стянули удаленные на сотни и тысячи километров места земной поверхности; цилиндрические вагоны-поршни подземки домчали бы его в Швейцарию за часы. Но Берн летел на биокрыльях либо прежним способом останавливал на дорогах вагончики – и не без того, что они завозили его не туда… Даже питаться первые дни он норовил только тем, что попадалось на глаза: плодами, зернами из колосков, съедобными кореньями. «Не хочу я ничего из вашей жизни! Я – человек вне времени!»
Но не получилось «вне времени». Скоро он «заскучал» желудком и душой – и у ближайшего сферодатчика заказал себе хороший ресторанный обед: с салатами, бульоном, кровавым бифштексом, напитками. Однако вышла заминка: автомат объяснил, что такой обед он легко получит в столовой ближайшего, в нескольких километрах лету, поселка геологов; высылать же вертолет с тремя судками в произвольное место – это слишком. Такое делается только для человека в крайних обстоятельствах. Настаивает ли Альдобиан на крайности своих обстоятельств?
– Да, настаиваю! – дерзко сказал Берн и снова поймал себя на недобрых чувствах к ИРЦ.
Обед он получил.
…Впрочем, и до этого, признался сейчас себе Берн, не было у него независимости от мира: тело. Оно было их, соответствовало этой жизни.
Вряд ли он смог бы со своим прежним здоровьем спать на влажном мху, на траве или прибрежном песке; одну ночь он провел высоко в горах, укрываясь только лунным светом. Раньше после таких ночевок он имел бы простуду, приступ ревматизма и уж наверняка чувствовал бы себя разбитым. А так он вставал с солнцем, весь день был бодр, легко переносил зной и жажду. Даже заказы ИРЦ на калорийное питание происходили более от «психического» голода, чем от реального – от убеждения, что при столь подвижном образе жизни на свежем воздухе ему надо много есть. Биолог Берн не мог не заметить более высокий кпд пищеварительной системы нового тела, настолько высокий, что он действительно мог бы обойтись плодами и кореньями.
А однажды… это было в каком-то горном массиве. Ночью вагончик завез его непонятно куда. Ища путь, Берн набрел на округлый, явно искусственного происхождения холм, покрытый травой. В основании его был темный вход, откуда тянуло теплом. Берн ступил на асфальтовую дорожку. Туннель вел полого вниз, идти под уклон было легко. Тьму рассеивали две светящиеся серым светом трубы вдоль стен; от них кисловато пахло свинцом.
Сначала профессор чувствовал себя нормально, но чем глубже он продвигался, тем сильнее им овладевало странное ощущение – сочетание озноба, неуверенности и щемящей тоски. Скоро к нему прибавились покалывания в мышцах и коже – такие бывают в затекшей ноге. Покалывания, озноб и тоска усиливались. Берн замедлил шаги, остановился, повернул обратно. Сразу стало легче. Он бегом припустился к видневшемуся наверху овалу выхода.
Найдя сферодатчик, он описал местность, холм и вход в него, свои ощущения – запросил объяснений. Когда автомат, помедлив, ответил, у Берна дрогнули колени: под холмом находилась автоматическая плутониевая энергостанция, реактор которой, видимо, дал утечку радиоактивности. Профессор представил, что было бы, если бы он, ничего не почувствовав, хватил был полную дозу – погиб бы здесь, в безлюдье, от острой формы лучевой болезни, вот и все.
Так он открыл в себе чувство радиации – и помянул добрым словом Ило и Эоли, спасших ему жизнь еще раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96