«Ах, да…
„Не говорите мне о вещах, возможных в принципе“, – вспомнил Эоли. Третья кнопка во втором ряду… Хотел убедиться».
От портрета взгляд его скользнул за окно: там была фиолетова; тьма.
– Уже ночь, куда ты полетишь!
– И хорошо, что ночь. Никого и ничего не хочу видеть.
– И Ли? Она будет плакать.
– И Ли… Слушай, не добивай ты меня – отпусти!
– Разве я держу? Прощай без слов… Ило! – окликнул он биолога уже в дверях. – Ты забыл нажать еще одну кнопку.
– ? – Тот остановился.
– Ту, которая отключила бы меня. Я ведь могу повторить ра(– Не сомневаюсь в этом, – помолчав, сказал Ило. – Как том, что ты не сделаешь этого… до тех пор, по крайней мере, пока не ответишь себе – не другим! – на все вопросы. На твою «кнопку» я давил девять лет и сегодня полдня.
Прощай! Не ищи меня без нужды.
…Теперь ему осталось одно: лететь во тьме под звездами над тихой Землей, лететь и лететь, а когда кончится заряд в биокрыльях, гнать их своей силой – до полного изнеможения, чтобы потом упасть где придется, уснуть мертво, а потом снова лететь, или идти, или ехать… Чтобы все поскорее осталось позади.

9. НОЧЬ В ЛЕСУ
– Ли, а почему Ило называют «учитель»? И еще с таким пиететом. В каком смысле – учитель?
– В самом прямом: он может воспитывать детей.
– Помилуй, кто этого не может!
– О-о! В твое время так считали? Тогда все ясно…
Человек не знает своего будущего – и это, может быть, даже к лучшему. Вот Ли: неотвратимо близятся часы, когда она переживет горе и будет – прав Эоли – плакать. А сейчас ее голова лежит на плече любимого; она счастлива.
…Тогда, опустившись, они свернули крылья, шли лесными тропами, не спеша и отвлекаясь. Серо-белый венец корпуса Ило маячил над деревьями далеко впереди. Вечер был тихий и теплый, хотя темнело по-январски рано. Ли споткнулась о корень, ушибла палец. Пришлось сделать привал на продолговатом пятне мягкого мха под дубом.
В лесу стояла та глубокая тишина, которая бывает при переходе к ночи – когда земля будто сама к себе прислушивается. Шелестнули листки на ветке – и замерли. Стрекотнуло в траве насекомое – тоже стихло. В просветах между деревьями драгоценно сверкали звезды.
Ночь надвигалась темная, новолунная. Они видели только звезды да друг друга – слабо светящиеся силуэты на примятом мху. Какая-то птица со светлыми глазами и зобом утроилась на ветке над ними на ночлег.
У Берна было приподнятое настроение, впору заговорить стихами. «Вечны звезды над нами… вечен шелест листьев… вечна и ты, любовь!» Он тихо засмеялся.
– Тс-с… – Ли положила пальцы на его губы, приподнялась. – Слушай. Слышишь?
Сначала он не понял, что надо слушать. Притих, затаил дыхание – и услышал нарастающий со всех сторон шорох. Ему стало не по себе. Шорох был похож на движение множества насекомых в сухой листве, но какое-то спонтанное, крадущееся. Прошуршит – и прекратится. Справа, слева, вблизи, вдали…
– Это трава растет, – удивленно-уверенно заявила Ли. – Ну конечно! Она ведь под прошлогодними листьями. Каждый стебелек растет-растет, выпирает-выпирает, набирается сил… потом как наподдаст плечиком – и сдвинул с себя лист. Они и шуршат.
И она показала как – плечиком. Лицо ее фосфоресцировало, казалось похожим на негатив: светлые губы, мягко сияющие, будто струящие свет глаза, тепло рдеющие щеки. Когда-то Берн пугался такого – а сейчас ее лицо было для него только необычайно красивым и дорогим.
– С чего бы сейчас росла трава? Еще зима.
– Зим не бывает, только в горах и у полюсов. Уже давно весна И вообще времен года три: весна, лето, осень. Вы отстали от жизни. герр профессор!
– Не называй меня так!
– Хочу – и буду. Поговори со мной на своем старом языке, а?
– А… так из-за того ты и влюбилась в меня, как в диковинку?
– Чудачок! Я просто полюбила тебя, понимаешь? Какой ты есть. Со всем, что в тебе есть. Даже с… даже с твоей «ди люге». Ой, как ты это делаешь!
– Перестань, пожалуйста! – Берн рассердился: Ли в стремлении поддразнивать иногда заходила слишком далеко. – Во мне нет никакой «ди люге». С этим покончено. Да и тогда я так сказал не с умыслом. Понимаешь, истина для вас была бы слишком сложна, вы не поняли бы…
– Истина не бывает сложна. Это ты сам запутался.
– Нет, но понимаешь…
– Я все понимаю. Все-все-все! Гораздо больше, чем можно сказать. Вот… и вот…
Ее теплые губы коснулись его правого глаза, потом левого. Берн покорно и блаженно закрыл их. Ну конечно же, она все понимает и во всем права. Сейчас весна, волна жизни гонит из почвы траву, травинки сдвигают листья – плечиком. И Ли – как весна: бесконечно более наивная, чем он, и бесконечно более мудрая. Цельная натура, которую ИРЦ передает без поправок.
Вдруг он почувствовал какую-то перемену. Открыл глаза: девушка настороженно смотрела в глубь леса. Хотел спросить – но Ли прикрыла ему рот ладонью.
Тогда и он приподнялся, повернул голову: невдалеке, не далее сотни метров, между деревьев сновали серо светящиеся сутулые фигуры с руками до колен.
«Эхху?!»
Их было много – целая толпа сумеречных безобразных силуэтов. Из леса прибывали новые. Некоторые брели, переваливаясь на полусогнутых ногах, опустив руки почти до земли; другие цеплялись за ветки, опирались на невидимые дубины; третьи и вовсе, не выдержав искуса ходьбы, опускались на четвереньки.
Берн оцепенел, по спине и рукам разлился холод. «Что делать? Бежать?
Догонят, уже было. Забраться на дерево? Они лазают не хуже…»
Из толпы скрюченных привидений выдвинулся один, указующе махнул. В его фигуре и движениях было что-то знакомое. «Вождь! – понял Берн. – Тот, что убивал меня… а потом видел живого в лаборатории, спеленатый в кресле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96