Зло творят они или добро?
Да, сейчас ему больно, но лучше причинить другу боль, чем оставить его
вовсе без помощи...
Мигель сдвинул в сторону фолиант, достал чистый лист бумаги, очинил
легкое тростниковое перо и вывел первые строки: "Андрею Везалию от Мишеля
де Вильнева привет!"
В конце концов, еще не все потеряно. В мире много ученых ослов, но
немало и истинных медиков. Труд Везалия будет не раз переиздаваться, и
надо позаботиться, чтобы во втором издании ошибки уже не было.
Мигель писал, стараясь заглушить мысль, что ему жалко отдавать, даже
Андрею, свое открытие. Но если он этого не сделает, то может ли он быть
избранником божьим, провозвестником счастливой христианской коммуны?
"Истина же, друг Андрей, в следующем, - торопливо выводил он, -
воздух вовсе не проникает в артерии, которые от природы полны крови. В том
легко убедиться во время вивисекции, осторожно проколов тонким шилом
венозную артерию. Также кровь отнюдь не проникает - как это думают - через
перегородку сердца, но из правого желудочка идет по необыкновенно долгому
и сложному пути в легкие. Именно здесь она смешивается со вдыхаемым
воздухом, и от нее отделяется сажа, удаляемая из организма при выдохе.
После того, как кровь хорошо смешается с воздухом, она переходит в
венозную артерию и через нее поступает в левый желудочек сердца. Все это я
наблюдал и заметил первым и дарю тебе с чистым сердцем на пользу нашего
общего искусства. Ведь произнесшие гиппократову клятву должны помогать
друг другу всегда и бескорыстно, хотя в нашей жизни исполнение долга
встречается весьма редко. Сам я собираюсь упомянуть об этом оправлении
человеческого тела в книге, которая будет готова еще не скоро, и хотя она
не останется неизвестной миру, и всякий умеющий разбирать буквы, прочтет
ее, но все же книга та обращена к лечению душ, но не тела, и потому хотел
бы я, чтобы мир узнал о моем наблюдении из твоих просвещенных уст..."
Мигель отложил перо, придвинул к себе том и через минуту снова
погрузился в описание величайшего чуда вселенной - человеческого тела.
Как ему все же повезло, сегодня он стоит у самой колыбели,
присутствует при рождении анатомии! Благословен будь год тысяча пятьсот
сорок третий, он навсегда останется в истории науки!
До самого утра Мигель не сомкнул глаз, поочередно хватаясь то за
письмо, то за книгу Андрея. Астрологическое сочинение Николая Коперника
забытое валялось под столом.

* * *

- Мальчишка! Щенок! Боже, и эту тварь, этого мерзкого ублюдка я
выпестовал на своей груди! - Якоб Дюбуа задохнулся от негодования и в
изнеможении опустился на стул, но тут же снова вскочил и забегал по своей
комнатушке, забравшейся на самый верхний этаж одного из домов переулка с
неблагозвучным названием "улица Крысы".
Якоб Дюбуа - великий Якоб Сильвиус, равно прославленный как своей
необычайной ученостью, так и баснословной скупостью, только что прочел
книгу своего бывшего помощника, бывшего ученика и бывшего друга - Андрея
Везалия. Ничего не скажешь, Везалий отплатил учителю черной
неблагодарностью, оплевав и опорочив все, что было дорого престарелому
профессору.
- Это же бунт! - выкрикнул Сильвиус, воздев к потолку худые руки, -
он опасен для государства - судить его и примерно наказать, чтобы впредь
никому не было позволено обвинять наставников во лжи!
Сильвиус ударил кулаком по книге, но тут же одумался и даже
наклонился посмотреть, цел ли переплет. Книга дорогая и оформлена
роскошно, со множеством гравюр. Только богач и бахвал Везалий мог
позволить себе выпустить такую книгу, не приносящую издателю ничего, кроме
убытка.
Вот он разлегся, этот том, и на столе уже нет места ни для вышедшего
недавно "Введения в анатомию", ни для экономно исписанных листов
"Примечаний" к книгам Галена. И не только на столе... В самой жизни не
осталось места доктору медицины Сильвиусу, мечется по темной конуре
безвестный Якоб Дюбуа, беспомощно смотрит, как рушится с таким трудом
выстроенное благополучие.
С младенчества Андрей Везалий был окружен блестящей и ученейшей
публикой, с юных лет ему внушали, что имя его прогремит в умах
современников и останется в памяти потомков. Иначе не замахнулся бы он с
дерзостью на учителя, на медицину, на самого Галена. Если бы пришлось ему,
как когда-то Сильвиусу, учиться и одновременно работать: то привратником в
церкви, то даже носильщиком паланкинов, если бы он тратил свое здоровье не
на вредные умствования, а чтобы вытащить из нищеты четырнадцать братьев и
сестер, которым Якоб заменил умершего отца, то он не стал бы втаптывать в
уличную грязь того, кто помог ему выбиться в люди, не плескал бы в своего
благодетеля из сточной канавы лживых измышлений. Хотя... - Сильвиус вдруг
вспомнил, каким был Андрей на первых лекциях по анатомии. Попав на чтения
знаменитого профессора, Андрей ловил любое его слово. Более почтительного
студента нельзя было себе пожелать. Это потом, когда наставник, поддавшись
тщеславному желанию иметь прозектором потомка старинного рода медиков,
неосторожно подпустил его к секционному столу, мальчишка возомнил себя
богом. Собственноручное оперирование развращает врача, за сорок лет
практики Сильвиус не сделал своей рукой ни единого разреза на человеческом
теле, он лишь указывал подручным, что и как надлежит выполнять. И
открытия, сделанные им, от того не стали менее важны или изящны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37