Именно там они сделали свои
первые наблюдения и усомнились в правоте Галена. Особенно трудно было
Везалию, преклонявшемуся перед именем пергамского старца; но истина
оказалась выше авторитета, и сегодня Андрей прямо пишет:
"Нам стало ясно из внимательного чтения Галена, что сам он никогда не
вскрывал тела недавно умершего человека".
Книги, наваленные на столе, мешали Мигелю, он, не глядя, спихнул их
на пол. Весь стол заняла громада везальевского тома. Мигель двумя руками
перекладывал огромные листы (без малого семьсот было из в книге),
прочитывал набранные курсивом сноски, примечания и обозначения тем,
подолгу рассматривал гравюры, исполненные одним из лучших художников
Италии - Стефаном Калькаром.
Какая бездна таланта вложена в эту книгу, но вдвое больше потрачено
труда - тяжелого и порой опасного. Сотни вскрытий, а ведь любая царапина
во время исследования может стоить анатому жизни. Да и вообще, как он
сумел получить разрешение церкви на эту работу? Сколько денег истратил на
панихиды по казненным, на взятки и подарки святым отцам! И сколько при
этом нажил смертельных врагов, и в церкви, и среди своих товарищей
докторов.
Внезапно Мигель до ужаса зримо представил, что ждет впереди Андрея.
Клевета, доносы, холодное внимание инквизиции и закономерный печальный
конец.
Мигель с грохотом захлопнул книгу, открыл ее с конца. Там должен быть
индекс. Скорее узнать, что пишет Андрей о душе, ведь именно в этом, самом
важном для Мигеля пункте легче всего найти ересь. Хотя, кажется, в этом
вопросе осторожность не изменила Везалию: всего четыре пункта, с виду
вполне безобидных - где изготовляется животная душа; как животная душа
движется по сосудам; движение влаги сердца приводит в движение душу;
сердце - источник жизненного духа. Все это пребывает в согласии с любезным
сердцу Аристотелем. Андрей остался прежним, он принимает на веру, что не
может исследовать ножом.
Мигель открыл книгу на том месте, где говорилось о сердце и душе. Для
этого опять пришлось встать и перекладывать бумажные пласты двумя руками.
Первое, что он увидел там, было название темы: "медику надо размышлять о
свойствах и местопребывании души".
"Я совсем воздержусь от рассуждения о видах души и об их вместилищах,
- Мигелю казалось, что он слышит звонкий, порой срывающийся голос Андрея,
- дабы не натолкнуться на какого-нибудь цензора ереси, потому что в
настоящее время, особенно у наших соотечественников, встретишь самых
истинных судей по вопросам религии, которые, лишь только услышат, что
кто-либо, занимаясь вскрытиями тел, пускается в рассуждения о душе, - тут
же заключают, что он сомневается в вере и, неизвестно в чем, колеблется
касательно бессмертия души. Причем они не принимают во внимание, что
медикам (если только они не хотят браться за науку необдуманно) необходимо
размышлять о тех способностях, которые нами управляют, а кроме того и
больше всего, каково вещество и сущность души..."
- Ну вот, - пробормотал Мигель, - остерегся, называется! И о душе
ничего не сказал, и инквизицию обидел. Припомнят они тебе это, дай срок, и
насмешки над схоластами, твердящими, что из сезамовидной косточки в день
страшного суда воссоздастся человек, тоже припомнят, и еще многое.
Мигель покачал головой и продолжил чтение. Он успел перевернуть всего
две страницы. "Левый желудочек сердца, содержащий жизненный дух, заключает
в себе воздух", - гласила четвертая строка сверху.
Мигель схватился за голову.
- Это не так! - закричал он, словно голос его мог долететь к Андрею
через долины Прованса и снежные вершины Альп. - Ты же исправил сотни
ошибок Пергамца, оставив только эту, главнейшую, которая затемняет вопрос:
как дышит и живет человек!
Слабый голос метнулся между стен и погас.
Книга, лежащая на столе, великий труд, основание медицинской науки,
неумолимо повторяла, пусть неосознанную, но все же ложь:
"Левый желудочек через венозную артерию всасывает в себя воздух
всякий раз, как сердце расслабляется. Этот воздух вместе с кровью, которая
просачивается в громадном количестве через перегородку из правого
желудочка в левый, может быть предназначен для большой артерии и, таким
образом, для всего тела. Перегородка, разъединяющая правый и левый
желудочки, составлена из очень плотного вещества и изобилует на обеих
сторонах маленькими ямочками. Через эти ямочки ничто, поскольку это может
быть воспринято органами чувств, не проникает из правого желудочка в
левый; мы должны удивляться такому творению всемогущего, так как при
помощи этого устройства кровь течет через ходы, которые недоступны для
человеческого зрения."
- Кровь не просачивается через перегородку, - безнадежно сказал
Мигель. - Ни единой капли.
Двести ошибок исправил Везалий у древних мудрецов, сам же сделал
одну. И в Этой одной был виновен Мигель. Больше десяти лет назад, в
Париже, он показал своему напарнику только что открытые им капилляры -
невидимые глазу ходы крови, и тем натолкнул друга на мысль, что хотя в
сердечной перегородке и нет упоминаемых еще Гиппократом отверстий, но
кровь все-таки может из правого желудочка прямиком пройти в левый.
Мигель задумался, рассеянно глядя на гравированную заставку в начале
главы, где пять пухлых младенцев дружно отпиливали ногу своему
извивающемуся собрату. Какая мрачная аллегория!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37