..
(— А чего они хотят, чтобы я им и колодец копал? — снова злишься ты, услышав об этом.— Наняли бы землекопа да выкопали себе пару колодцев — вот и все. А то ждут, чтоб кто-то за них сделал.)
— И улицу нашу надо было бы осветить. А то темнотища, особенно осенью, идешь — руки перед собой выставишь, чтоб не удариться обо что-нибудь. Вы же знаете, какие осенью вечера темные бывают — хоть глаз выколи. Ей-богу, на шаг от себя ничего не видишь. А мы и на работу идем затемно, и с работы в темноте.
(— А что я им — на столбы полезу, лампочки вкручивать буду? Обо всем председатель должен думать. Даже как лампочку вкрутить...)
— Вон и клуб наш давно закрыт. Овес в нем лежит. Да и так там ни одного хорошего стула нет — все поломанные. Свою какую-то самодеятельность организовали, так со всего села одеяла собирали, чтобы сцену занавесить. Хоть мы-то сами танцевать в тот клуб, может, и не соберемся, но пойти посидеть возле стены, полюбоваться, как наши дети танцуют,— не откажемся.
Ну, про отдых, про культурные мероприятия мне уже говорила Корпачева, директор просторного андреевского клуба. Как-то пригласили они из Витебска солидных артистов, привезли их, деньги им колхоз за'платил, послали в деревни машины (теперь ведь и на концерт колхоз-
ника надо привезти и обратно к самой хате отвезти), так почти никто не захотел ехать: чуть ли не на коленях некоторых упрашивали съездить проветриться в Андре-евщину... А в анибалевском клубе одни отходники и танцуют.
Но все же, Геннадий,— мы с тобой можем быть откровенными — мне немного не понравилось твое отношение к просьбам анибалевских животноводов. Понятно, тебе незачем самому лезть на столб, чтоб ввернуть лампочку, нет необходимости тоже самому возить в Анибалево хлеб, но ты ведь председатель, руководитель, так к кому же тогда еще, если не к тебе, пойдут вот эти женщины со своими заботами? Ты не лезь сам копать колодец, не вози хлеб, не вкручивай лампочки, но организуй, помоги людям, чтоб они были и со свежим хлебом, и с чистой водой, и с освещенными улицами... Мне кажется, что, занятый экономическими, хозяйственными заботами, ты случайно упустил это из виду...
К вечеру неожиданно резко похолодало. Зарядил нудный промозглый дождь — куда девались недавнее тепло и грустная красота бабьего лета, которое вернулось было на несколько дней. Только желтая молодая роща броско светилась и в это темное и мокрое предвечерье.
А вот и вечер настоящией осени. Как только свечерело, густая, тугая темень обволакивает тебя так плотно, что даже, кажется, чувствуешь, как она шелестит, ходит возле тебя. Выйдешь на улицу и долго стоишь, слушаешь, как по листьям, еще не успевшим опасть, гулко сечет дождь; долго вглядываешься в темноту, стараешься заметить очертания дерева, хлева или забора, чтоб хоть знать, в какую сторону идти. Но, ничего так и не разглядев, рассердившись, снова спешишь в теплую хату.
Утром похолодало еще больше. Неприятно сек колючий и холодный дождь. Он был крупный и частый: нагнешь голову — и со шляпы, собранный широкими полями, зажурчит вниз холодный ручей. Воздух отдавал морозом,— наверно, где-то недалеко лежал снег.
Бухавец надел уже свой теплый синий свитер, ходил по бригадному двору, энергично отдавал какие-то очень нужные сегодня приказы, а сам все втягивал голову в теплый и мягкий воротник.
Не спешили выпускать и коров.
— Незачем их гонять по такому холоду. Они и вчера так замерзли, что со всех ног домой бежали...
Женщины, которые сортировали лен, оделись сегодня потеплее. Даже перчатки с оторванными пальцами натянули на руки — хоть в них пальцы и голые, а все равно немного теплее.
К полудню дождь еще усилился. С поля, промокшая до нитки, прибежала Ганна Кухаренка — льноводки только что отсортировали машину льна, который надо сегодня же отвезти на льнозавод. Перед дорогой ей, звеньевой, надо переодеться и пообедать.
Тетка Ганна достала из, печи чугунок упревшей картошки с фасолью. В третью миску она не наливала — дядька Степан был еще на работе: он будет есть тогда, когда вернется.
А как же, надо везти и в такой дождь. Привезешь, бывает, на льнозавод, а приемщица как закричит:
— Что ты мне привезла? Что привезла, я у тебя спрашиваю? Это же одна мокредь.
— А что я сделаю, если все время дождь льет! —оправдываюсь тогда я.— Небо ведь я платком не завяжу, чтоб оттуда не лилось.
— Что это за лен? С него же вода течет! И почему снопы такие большие?
— А что я сделаю, если у меня пенсионеры на поле собрались, в перчатках вяжут эти снопы и все на руки дышат...
— А я что с твоим льном буду делать?
— Вон ту скирду завершить им можно будет.
— Так он же всю ее сгноит.
Но, бывает, покричит, покричит да и примет. Только я все равно очень переживаю. Поверите ли, подъезжаю к Богушевску, а у самой аж ноги трясутся от страха. И ехать не хочется, когда лен мокроватый везешь. Просишь бога, чтоб только сдать. А то вон льноводка из Митьковщины одну и ту же машину раза три в Богушевск возила, да так и не сдала. Вот как.
Но я тогда свой с горем пополам сдала, приезжаю домой, а мои пенсионеры вяжут снопы — только брызги летят.
— Что вы делаете! — кричу.
— А на нас и бригадир и агроном ругаются, говорят, чтоб вязали,— оправдываются они.
Им-то что — повязали, нагрузили машину, да и все. А звеньевая вези. А как же. И поверите ли, как только приемщица вытаскивает из машины сноп на пробу — в глазах темно становится. Когда мокрый вытащит, так еще, бывает, с горячки и пошутишь:
— Это я, видать, не тот сноп пометила: тяните другой — тот посуше будет.
А что, некоторые так и правда помечают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51