Да, многое, очень многое изменилось в отношениях между самими колхозниками, между бригадирами, председателями и хлеборобами.
Сегодня уже руководитель, если он хочет иметь авторитет, не может позволить себе грубости.
Ты же сам, видимо, слышал, что было, когда в нашем Оршанском районе один председатель не дал своего «козла», чтоб отвезти в больницу заболевшего человека, который все лето работал на сушилке. Слышал, что этот случай рассматривался даже на бюро райкома, дошел до республиканских газет... Заботой о человеке приобретает сегодняшний председатель себе авторитет, ибо, наверное, каждому не помешает чаще вспоминать давнюю истину: самое главное — не ты сам.
Видимо, потому ты, председатель, всегда в последнюю очередь привезешь себе брикет, дрова — вон они, еще не распиленные, засыпанные снегом, лежат на дворе. Видимо, потому тебе, председателю, привезли такие же, как и всем яблоки из колхозного сада — вот они, на нашем столе: крепкие и побитые, спелые и червивые.
Неплохой авторитет был и у твоего предшественника Михаила Иосифовича Хасмана. Только иногда и над ним уже сегодня кое-кто подшучивает:
- А что при Хасмане? Тогда Игнат Медвецкий сидел
возле пилорамы на бревнах целый день, курил и смотрел, кто куда поехал, кто куда пошел. А приедет председатель все ему доложит...
— А то, бывало,— добавляют другие,— Михаил Иоси фович сидит дома и звонит: «Позови того, позови другого, позови третьего к телефону». Так всех специалистов перещупает, проверит, на месте ли они, не разбежались ли куда без него. А спросят у самого: «Откуда звоните?» — «Из райзага!» — отвечает.
Может, потому ты чаще стараешься быть в бригадах, на поле, на ферме.
Знаешь, Геннадий, после «Большевика» я на несколько дней заглянул в нашу «Волну революции». В Орше случайно встретил Василёнка, председателя колхоза, и на его газике добирался в Зубревичи. И понимаешь, те неполные двадцать километров, которые отделяют мою деревню от города, мы ехали чуть ли не полсуток: газик, как приученный конь, привычно останавливался возле каждой забегаловки, каждого шалманчика, где продавалось вино. Только поздно вечером, напрямик, по непривычно белому осеннему полю, которое хрустело под колесами, мы подъехали к зубре-вицким хатам.
Подвыпивший Василенок был весел. Он все время шутил А я удивлялся его веселости, так как уже знал, что кому, кому, а «Волне революции» эта ранняя зима никаких причин для радости не принесла: под снегом оказалось двадцать пять гектаров поздно разостланного льна, в понизовском саду зазимовала картошка, в зубревицком — брюква. На председательского шофера, который случайно заехал на ферму, так и накинулись доярки:
— Скорее вези нас, Семен, в райком! Мы ему все рас скажем.
Назавтра я попросил, чтоб Василенок провез меня по бригадам.
он — Так, ты знаешь, я же Семена отпустил. Сегодня ему как раз понадобилось дома побыть,— не глядя на меня, сказал председатель.
— А вы же сами, Владимир Гаврилович, водите машину.
— Давай разве, может, я попробую завести,— нехотя, недовольно согласился Василенок.
Газик стоял возле конторы. Председатель долго возился около него, нажимал на стартер, крутил руль,— словом, делал все, чтоб машина не завелась.
— Видишь, ничего не выходит,— вылезая из-за руля и глядя куда-то в сторону, заключил он.
Я же, зная, почему «ничего не выходит», предложил:
— А давайте мы, Гаврилович, пешком хоть на Заречье сходим. Тем более что сегодня сухо, морозик.
Схваченная легким морозцем, разъезженная и перемешанная вчера со снегом уличная грязь сегодня хрустко ломалась под ногами, звонко и как-то по-весеннему легко крошился тонкий ледок на лужах.
По дороге Василенок рассказывал мне про свои «успехи» Урожай, правда, и в «Волне революции» был неплохой. Кое-как его убрали.
— Картошки по 140 центнеров накопали. А в Дружбе даже по 180...
И ты понимаешь, Геннадий, услышав это, я даже остановился, даже переспросил:
— Где, где?
— В Дружбе. Так мы недавно деревню Ярки переименовали,— думая, что я не понимаю именно этого, объяснил Василенок.
Нет, что Ярки стали Дружбой, я уже слышал. Меня заинтересовало другое. Я знал, что всю картошку в Дружбе выкопали Виктор Медвецкий и Геннадий Кухаренка — экипаж картофелеуборочного комбайна из «Большевика»! Видишь, что получается: чужие механизаторы более старательно и заботливо убирали картошку, чем свои. Но удивляться тут, конечно, нечего — твои механизаторы приучены бережливо относиться к каждой картофелине, каждому зерну, выращенному людьми...
На Заречье, пока искали кладовщика и ключи от механизированного тока, мы с Василенком стояли около огромной загородки, где под открытым небом, по пузо в грязи и в снегу, жалостно и простуженно ревели мохнатые от холода телята.
Василенок объяснил, что будет искать какой-то выход, как раз сейчас ему, видишь, захотелось переоборудовать телятник. И время нашел подходящее — перед самой зимой;..
Наконец принесли ключи. Нехотя, долго ковыряясь в замке, отмыкал председатель мехток. Заскрипели двери. Возле сушилки — ссыпанное кое-как, занесенное снегом, мокрое, неочищенное зерно. Через огромные дыры в фронтоне (через них, видимо, и снегу столько насыпало) в мехток залетают вороны и, не обращая внимания на людей, садятся на гору зерна. Правда, немного подальше от нас.
Когда мы открыли второй ток, глаза ослепила свежая, яркая зелень. Высоким и широким зеленым холмом бурно росла на току молодая озимь. Можно было брать косу и косить ее на подкормку. А от дверей под всю кучу подтекала вода — верная гарантия того, что завтра прорастет даже и то зерно, которое сегодня пока не пробудилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51