Сейчас мало кто интересовался тем, насколько эти слухи достоверны. Большинство рабочих сомневалось в их правдивости, но всеми владело чувство неуверенности и растерянности.
В передававшихся по радио комментариях к речи императора подчеркивалось, что «государственный строй Японии остается неизменным», по существу же Потсдамской декларации не было сделано никаких сколько-нибудь понятных народу разъяснений. Поэтому люди запомнили одно только трудное иностранное слово «Потсдам». Можно было сломать язык, прежде чем выговоришь его!
— Смотрите, вот и Торидзава-сан! Вон там... — воскликнула какая-то девушка из группы учениц колледжа с таким видом, как будто заметила нечто необычайное, и все дружно замахали руками и закричали:
— Торидзава-сан! Торидзава-са-а-ан!
Девушка с нарукавной повязкой «добровольческого» отряда, пробиравшаяся через толпу, неторопливо подошла к группе своих подруг.
Они окружили ее.
Вы уже получили расчет? Почему вы не уезжаете?— наперебой спрашивали Рэн.
— Я уезжаю.
Улыбаясь, Рэн Торидзава окинула взглядом девушек.
— Вам не встречалась Хацу Яманака из сборочного?— спросила она.
Девушки отрицательно покачали головой. Работница Хацуэ Яманака жила в заводском общежитии и имела к ним самое отдаленное отношение.
— Скажите, Торидзава-сан, неужели правда то, о чем все говорят? Вот она заявляет, что покончит с собой...— пододвигаясь поближе к Рэн, спросила веснушчатая девушка.
Все ждали, что скажет Рэн. Эта девушка в просторной куртке и клетчатых штанах выделялась среди других даже своим костюмом. Рэн смотрела куда-то поверх Голов подруг. Ее красивые, с широким разрезом глаза, в глубине которых всё время вспыхивали искорки, казались чересчур яркими на слегка побледневшем тонком лице.
— Я не верю этим слухам!
Девушки облегченно вздохнули. Никто не стал спрашивать, почему Рэн не верит слухам и считает их ложными. Ее лицо выражало уверенность и силу, не оставлявшие места сомнениям, и эта уверенность убеждала больше, чем самые веские доводы.
— Если увидите Хацу-тян, передайте, что я ищу ее, — сказала Рэн Торидзава, отходя от группы девушек.— Я хочу вместе с ней ехать домой.
Эта просьба никому не показалась странной, хотя между Рэн Торидзава и Хацуэ Яманака было мало общего.
Рэн, дочь помещика, получила образование в колледже. Она работала на заводе всего лишь около года как член «добровольческого» отряда. Хацуэ Яманака окончила только шесть классов сельской школы и поступила на работу в Кавадзои еще в те времена, когда здесь производили шелк. Но обе девушки были родом из одного поселка Торидзава и жили в общежитии: Хацуэ— в обычном заводском общежитии для простых работниц, а Рэн — в особом, специально выделенном для входивших в «добровольческие» отряды девуше! из привилегированных классов. Правда, для Рэн это было вовсе не обязательно, и ей пришлось поселиться в общежитии лишь потому, что поселок Торидзава был расположен от завода дальше всех других поселков. Только здоровым парням-рабочим, имевшим велосипеды, было под силу каждый день ездить с работы домой.
И всё же слова Рэн, будто она разыскивает Хацуэ, с которой собирается ехать домой, были простой отговоркой. Рэн, посматривая на людей, стоявших в очереди, заходила в контору, снова выходила во двор и давно уже украдкой поглядывала на маленькое, выкрашенное в голубой цвет здание заводской больницы, где ветер вздымал в окне маскировочную штору.
«Если я сейчас упущу момент, то, кто знает, может быть, нам никогда не придется увидеться...», — думала Рэн.
Она в который уже раз с безразличным видом прошлась по двору и снова взглянула на окно больницы. Там, за столом, она заметила Сусуму Накатани, старшего мастера экспериментального цеха, человека лет тридцати пяти, хрупкого сложения. Он приводил в порядок лежавшие на столе бумаги. Рэн вбежала в пу-
етую галерею, где одиноко стояли контрольные часы, и Перевела дыхание. Щеки ее пылали; казалось, письмо, которое лежало сейчас у нее за пазухой, жжет ее, как огонь.
«Пока я раздумываю, он уедет, исчезнет и так и не узнает, что у меня на сердце...»
Делая вид, что разглядывает ящик с табельными карточками, Рэн, кусая губы, смотрела на отсыревшую от дождей дощатую обшивку стены.
«Как он примет письмо? Такой упрямый! Еще, пожалуй, рассердится!.. Нет, не может быть! Ведь до сих пор ОН был всегда очень внимательным...» Поймав себя уже не в первый раз на этих мыслях, Рэн внутренне возмутилась.
«С какой это стати я так робею перед ним? Ведь он всего-навсего простой рабочий! Мне делали предложение молодые люди, окончившие университет! Нечего бояться! Ну и что ж из того, что у него сейчас Накатани-сан, - всё равно пойду!» — сердясь на себя, шептала она.
Рэн решительно взглянула на черную штору. Нака-тани больше не появлялся у окна. За шторой, раздувавшейся от ветра, виднелся теперь только край кровати.
Рэн быстро сошла по каменным ступеням галереи и поднялась по лестнице, ведущей в больницу. Двери были открыты настежь, в передней валялись дзори с красными шнурками.
— Можно?
Почувствовав, как дрогнул ее голос, Рэн опять рассердилась на себя. И хотя никто не мог ее видеть, она попыталась улыбнуться.
— Можно войти, Икэнобэ-сан? — повторила она мягким, певучим голосом — теперь он уже звучал совсем по-другому...
Япония проиграла войну... Что это означает? Вытянувшись па старой деревянной койке, Синъити Икэнобэ пытался вникнуть в сущность этой фразы, но содержание ее представлялось ему таким расплывчатым и таким огромным, что осознать его до конца было невозможно. Если, скажем, союзники высадятся в Японии, что будет с императором?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113