К нему неплохо бы добавить лишь, что заключенные не испытывают никакого недостатка в пище и одежде.
Эмир продолжал покачивать головой, из чего явствовало, что и этот совет Остонакула ему нравится.
Речь зашла о снятии с постов и замене правителей областей и других виднейших чиновников. Абдул Ахад сказал, что хочет вместо своих братьев, сидящих правителями, назначить других людей, намерен так принять отставку премьер-министра Шо Мухаммеда, а его сына — главного государственного казначея Мухаммед Шарифа — послать правителем в одну из областей. На его нынешнюю должность назначить своего бывшего подчиненного — казначея Кермине Усманбека.
Мгновенно сообразив, что столь решительное обхождение эмира со своими родственниками, а также с влиятельными сановниками Шо Мухаммедом и Мухаммед Шарифом, чревато большими опасностями для самого Абдул Ахада и для тех, кого он ныне к себе приблизил, Остонакул забоспокоился. Один, два или несколько братьев эмира могут восстать, кое-кто из нынешних приближенных может, перекинувшись во вражеский лагерь, поднять смуту... А это постепенно привело бы к вооруженному вмешательству туркестанского генерал-губернатора. Тогда вместе со спокойствием в эмирате и планы самого Остонакула могут пойти на ветер. Судя по словам эмира, оба упомянутых сановника добиваются от него скорейшего смещения с должностей братьев, занимающих посты правителей провинций. Вероятней всего, потому, что эти старшие братья, хотя и заявили (кроме Мумина, правителя Гиссара) о своей покорности, в сердце своем считают несправедливым восшествие их младшего брата на престол отца. Цель кушбеги Шо Мухаммеда, конечно,— посадить поскорее своих сыновей и внуков на места этих уволенных правителей.
Дальновидный Остонакул, .тая свои интересы, помол
чал, а затем приступил к длинному дипломатическому рае суждению:
— То, что ваше высочество приказало,—самое мудрое и правильное решение. Но совет таков: в делах управления миром всякая поспешность может привести к непредусмотренным последствиям. Братьев с обиженным сердцем, конечно, нет совета долго держать у власти в крепостях, но их нужно увольнять постепенно, по одному. В настоящий момент лучше держать их сердца мягкими, даруя им внимание и ласку. Если старший брат его высочества, правитель Гиссара Мумин, до сих пор не сообщил о своей покорности, то и этим благословенный душевный покой вашего высочества не должен быть нарушен. Благое дело было бы послать в Гиссар одного из самых почитаемых всеми придворных с любезным письмом и с добрыми усладительными дарами. И чтобы в письме дорогому брату было сказано: «Покорным стань, а не то ищущий наших раздоров, как удобного предлога для умиротворения, царь нашлет на нашу страну своего генерал-губернатора, и тогда и я и ты лишимся высокого места и величия». Я уверен, что такое письмо с добавлением щедрых даров не может не произвести впечатления на перворожденного брата вашего. Потом можно будет потихоньку отстранить его от дел с мягкостью, изыскав какой-либо предлог — законный и не обидный. Сделать это, конечно, придется, ибо, пока Мумин будет правителем в крепости, душевный покой нашего общего благословенного повелителя и покровителя не станет полным! Из подобных соображений лучше, если сейчас ваше высочество не захочет трогать кушбеги Шо Мухаммеда и казначея Мухаммед Шарифа. Правда, нет полной уверенности в их совершенной преданности, покойный родитель им тоже не доверял, и причины тому вашему высочеству хорошо ведомы.
Сказав это, Остонакул многозначительно взглянул на эмира, и тот понял, что он имеет в виду: слишком уж упорными и, по-видимому, достоверными были слухи о секретном договоре главного государственного казначея с туркестанским генерал-губернатором.
— Шо Мухаммед и Мухаммед Шариф имеют богатство,— продолжал Остонакул,— имеют влияние, имеют много сторонников. Могут связаться с врагами вашего высочества, вызвать смуты и беспорядки. Совет такой: сперва потихоньку надо отделить от них их сторонников и приверженцев. Потом, когда дорогие братья вашего высочества отдохнут от своих постов, от власти, успокоятся, можно будет обратить взоры на министра двора и главного государственного казначея для того, чтобы найти им замену из числа рабов повелителя, верных трону душою и сердцем!
— И если тогда сделаем вас министром двора, вы согласитесь? — с улыбкой спросил эмир.
Остонакул прижал руки к груди, сделал полупоклон и сказал:
— Я горжусь лаской моего эмира к рабу своему... Но..., с разрешения высокого повелителя, его раб, этот бедняк, имеет один вопрос.
— Пожалуйста!
— Обратили ли внимание ваше высочество, повелитель мой, на казну, в каком состоянии казна государева?
— Не в очень хорошем,— откровенно сказал эмир.
— Налоги и подати этого года взысканы полностью?
— Нот. В нескольких провинциях взыскана только половина или немного больше половины. Особенно из провинций, где правителями мои дорогие братья, поступлений в казну очень мало, вот что удивительно! По-видимому, сыны моего отца большую часть взимаемого задерживают для самих себя и отговариваются перед столицей засухой, или низким урожаем, или саранчой, или падежом скота. Если спросите про горную часть — про Гиссар, Куляб, Бальджуан, Каратегии, Дарваз, то за три последних года оттуда или ничего не поступало, или поступало очень мало, и именно таковы, как я только что сказал, были отговорки правителей в их докладах... Ну, а почему вы задали этот вопрос?
— Сейчас доложу. Я уверен, что упущения во взыскании государственных налогов и податей — результат либо преступной бездеятельности чиновников эмирата, либо граничащих с изменою государству злоупотреблений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146