И когда после донесшегося издали голоса муэдзина, возглашавшего в Лянгаре призыв к вечррной молитве, вдруг рядом скрипнули камни и на фоне белопенной речной воды возникла фигура Аноргуль с глиняным кувшином в руках, Восэ уже хорошо представлял себе, что он ей скажет и что будет делать.
— Да лягу я жертвой пред стопами твоими в миг появления твоего! — старинным выражением радости встретил девушку Восэ, вскочив и взяв ее за руку.— Тоска без тебя, Аноргуль, меня одолела. Пойдем-ка в сторону от тропинки.
Восэ провел Аноргуль расщелиной среди скал за большую каменную глыбу, сбросил с плеч свой полосатый халат, разостлал его перед девушкой, сел рядом с нею:
— Ждала меня, душа моя, или нет?
— Боялась, что не увидимся. Думала: если отец, растеряв надежду, уехал, то и сердце сына смирится в безнал дежности. Сказать по правде, думала — не приедешь!
Мягким зеленоватым светом ущелье постепенно заливала выплывающая, казалось, из самой боковины горы луна. Очарованный колдовскою улыбкой довольной и радостной Аноргуль, Восэ думал о том, что потерять надежду значило бы для него распроститься с жизнью и что сейчас сердце его оживлено волшебством, струящимся из ласкающих его глаз Аноргуль... Он держал ее нежную руку между своими ладонями и, казалось ему, наливался необыкновенной силой...
— А может быть, ты сама отреклась от своей надежды? — с лукавством произнес он.
— Но ведь я... Что может женщина?.. Я не вольна распоряжаться собой! — И, отдернув свою руку, с выражением горечи и растерянности в лице, Аноргуль встала, прижала к груди свой кувшин.— Если у тебя есть что сказать, Восэ, говори. Я опаздываю. Я пойду. Мой отец вышел свершить молитву, а я пошла сюда, сказав мачехе: «Иду за водой, к роднику».
— Посиди минуту, дорогая. Поговорим немного.
Девушка не шевельнулась. Тогда Восэ тоже встал,
сказал серьезно и строго:
— Аноргуль! Я до рассвета выеду в" путь. У входа в поперечное ущелье, ведущее к перевалу, я буду тебя ждать. Ты приходи. Уедем вместе!
— Вместе? Куда? — дрогнувшим голосом в изумлении молвила девушка.
— В Ховалинг. В Дара-и-Мухтор. В наш дом.
Убежим?
— А ты не бойся! Как только достигнем Дара-и-Мухтора, совершим брачный обряд, все разговоры кончатся. Против закона никто ничего не скажет!
— О, Восэ! Ты, милый, оказывается, ловкач! — Аноргуль быстро пошла к тропе, Восэ поспешил за ней.— Нет, Восэ, так... так не выйдет! Отец мой погонится за нами, схватит нас!
— Не схватит, я знаю другую дорогу! Есть еще перевал к Яхсу, крута тропа, но я по ней проведу коня...
— Я боюсь, Восэ... Трудно на это решиться мне...
Аноргуль оторвалась от Восэ, ускорила шаг.— Не знаю, ничего не знаю... Прощай, пока...
Восэ не пытался ее удерживать. Уже издали услышал ее слова:
— До завтра что-нибудь да будет!.. Не знаю, что будет! — И крикнул ей вслед:
— Я буду ждать, Аноргуль! Если ты не смеешься надо мной, если любовь твоя тверда, ты придешь!
В глубоком раздумье Восэ вернулся на мельницу.
Была уже ночь. Мельник отнес к себе в дом переметные сумы Восэ, наполнил их на дорогу трехдневным запасом продуктов — тонкими хлебными лепешками, холодным вареным мясом, фисташками, грецкими орехами. Добрый и умный старик, он, кажется, понял все. Перед рассветом вынес сумы во двор, помог Восэ в темноте заседлать коня. Восэ обнял старика, вспрыгнул в седло, выехал из селения.
В условленном месте, у разветвления тропинок, перед ущельем, спешился, стал ждать Аноргуль.
Ждал долго. Вот белоснежье на вершине Черного пика приняло на себя в дрогнувшей ночи первые мановенья зари. Вот из селения Лянгар донесся резкий и хриплый призыв муэдзина к первой молитве. Глаз дня в узкой прорези темного ущелья стал раскрываться, пелена полутьмы над рекой распалась, расслоилась, прижавшись к скалам... А на тропинке никто не появлялся!
Может быть, Аноргуль не осмелилась уйти из дому и не придет? Расстроенный, близкий к отчаянию, Восэ сел на коня, но бросил повод и, предоставив себя судьбе, не касался его. Конь сам, чуть переступая ногами, пошел вдоль реки, вверх по тропинке. Все дальше. Все выше... Всаднику теперь безразлично было, куда ехать. Все же он оглянулся — в последний раз... Там, где тропинка оторвалась. от развилки, он увидел женщину, торопливо идущую в его сторону. Руки Восэ в мгновение стали сильными, он резко повернул коня, устремил его по тропе — навстречу. Остановился.
Аноргуль подошла с небольшим узелком в руке.
— Я знал, Аноргуль!—воскликнул, спрыгнув с коня, Восэ.— У тебя львиное сердце, девушка!
Принял из рук Аноргуль узелок с ее одеждой, положил его в суму-переметку; скинул с себя халат, сложил его вчетверо, накрыл им круп коня, посадил на него девушку,
сам сел впереди нее и, не сказав ни слова, пустился в путь. Гнедой конь, ночью хорошо накормленный ячменем, шагал бодро, широким шагом.
Ручьи, речки, подъемы и спуски, крутые извилины тропы, долины, ущелья, нагорья и снова теснины, стремглав падающая вода — всё горы, горы и горы и кое-где в горах редкие селения,— путь весь этот день был трудным и утомительным. Восэ и Аноргуль дважды, после полудня и перед вечером, давали отдых коню, пуская его пастись на зеленотравье высокогорных долинок, отдыхали сами. Особенно усталой, разбитой после бессонной, полной волнений ночи чувствовала себя Аноргуль. Вечером, в каком-то совсем маленьком пастушьем нагорном селении, они решили переночевать в доме у приютившего их пастуха. На рассвете, поев лепешек с кислым овечьим молоком, двинулись дальше, по пересеченной ущельями, оврагами и бур-» ными речками горной местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146