Восэ простился с земляками и на следующее утро, еще до восхода солнца, вместе с группой нанявших его людей тронулся в путь. Их было четверо: трое русских и один маленький, средних лет, татарин, исполнявший обязанности переводчика,— кроме узбекского он знал немного и таджикский язык.
Старшим в группе был русский — сравнительно молодой человек в военной форме, худощавый, голубоглазый, русоволосый. Он ехал верхом шагов на полсотни впереди своих подчиненных. Очень неразговорчивый, постоянно углубленный в свои раздумья, он не имел дела с нанятыми работниками и, казалось, даже не знал о них. Только один случай привлек к ним его внимание. Неподалеку от селения Джам дорога пошла зигзагами на перевал. На этом крутом подъеме Восэ сошел со своей сивой лошади и повел ее в поводу, хотя на лошади не было тяжелого груза, да и устать она еще не успела. По-видимому, это удивило товарища Восэ — Юлдашбая, смуглого, высокого шахрисябзца, сидевшего верхом на другой завьюченной лошади, и он сказал Восэ:
— Лошадь у тебя крепкая и так хорошо тянула, ты почему спешился?
— Было бы неплохо, если бы и ты спешился,— ответил Восэ.
— А зачем мне напрягаться, идти пешком? Если лошадь не может поднять меня на перевал, зачем она мне?— задиристо возразил тот.
— Не хорошо, Юлдашбай, мучить животных!
— Э-э, садись, невежа! Лошадь-то русская, если ей станет тяжело, нам-то с тобою что?
— Ты сам невежа, если так говоришь мне! — рассердился Восэ.— Ты не жалеешь животных? Разве русская лошадь — не лошадь? Или лошади тоже бывает неверные и мусульмане?!
Услышав этот разговор, татарин, ехавший рядом со старшим группы, перевел ему содержание разговора. Тот засмеялся, остановил своего коня и внимательно посмотрел на Восэ. Горный житель, привыкший к подъемам и спускам на перевалах, шел легко под палящим солнцем, до каменистой дороге, не отставая от других и ведя в поводу свою лошадь. Достигнув перевала, на котором дорога выровнялась, Восэ снова сел на лошадь. Старший группы подъехал вплотную к Восэ с одного бока, а переводчик-татарин — с другого.
. Ты, оказывается, любишь Лошадей! — заговорил с Восэ русский.— Молодец, жалеешь животных!
Татарин перевел, и разговор при его помощи завязался. Восэ ответил:
— Лошадь — друг человека в пути. Грех мучить друга.
— Я видел, как ты поднимался на перевал,— сказал русский.— Ты, оказывается, сильный. Многие даже по ровной дороге так не ходят. Видно, что ты с гор.
— И это вы называете перевалом, господин? — засмеялся Восэ.— В наших горах люди с мерой груза за плевами поднимаются на вдесятеро более высокие перевалы. Лошадь изнурится, а наш горец — нет!..
— А скажи,— помолчав, спросил русский.- Как у вас в горах считают люди: эмир — хороший? Он любит своих подданных?
Восэ не удивился неожиданному вопросу. Подумав, ответил:
— Эмира я видел всего лишь раз в Каршах, господин. Я с ним не имел дела. Но если вы спросите об эмирских правителях, судьях, сборщиках податей и других его чиновниках, то они надоели народу.
— Надоели? — переспросил старший группы.
— Тысячу раз надоели! — решительно подтвердил Восэ.— Они, господин, не люди, все они ненасытные барсы и волки, раздирают подданных, как овец... Я думал, что дурные, безжалостные чинуши, воры и взяточники идут к нам в горы, а тут властители посовестливеё, потому что они тут ближе к эмирскому глазу, побаиваются эмира. Но смотрю — везде все они одинаковы, один другого хуже.
Отвечая на подобные расспросы живо заинтересовавшегося разговором русского, Восэ привел в качестве примера проделки амлякдаров Ховалинга и Сари-Хосора, рассказал, какого обложили взысканиями, как заключили в тюрьку Назира... Он называл Назира «братом двух миров», объяснил, что означает это — братом и в земной и в загробной жизни.
И русский и татарин проявили к рассказу о Назире особенный интерес: неужели Восэ принял на себя все эти тяготы и мучения на чужбине ради спасения Назира? Услышав ответ Восэ, русский не скрыл своего удивления. Примолк было, потом задал вопрос:
— Если бы у жителей ваших гор спросить: хотят ли они стать подданными русского царя, что ответили бы они? Как ответишь мне и сам ты?
— Я впервые вижу русского,— промолвил Восэ,— Не знаю, какие они. У нас в горах есть два-три человека, которые ездили по свету. Эти люди говорят: у русских есть нечто, которое называется «закун». Царь хранит этот «за* кун» в сокровищнице. Когда царь назначает кого-нибудь [чиновником, он показывает ему эту вещь. Кто посмотрит на нее, сразу видит все, что можно, чего нельзя, что правильно, что неправильно. И тогда поймет, как обращаться с подданными, сколько брать налога и податей, за что и сколько взыскивать денег, за какие проступки заключать людей в тюрьму, за какие не заключать. И если после этого знакомства чиновник станет мучить, обижать, принижать людей, то царь такого чиновника наказывает, гонит прочь. Так у нас в горах говорят. Правда это? Иди ложь?..
— А если правда, тогда что?
— Если правда, то дело хорошее.
— Если правда, то захотели бы вы стать подданными русского царя?
— Кто же не хочет справедливого государя? Все захотят!
— И даже если он не мусульманин, а неверный?
— Справедливый царь-кафир лучше во сто раз мусульманского падишаха-тирана.
Светловолосый русский на минуту задумался, уставившись в гриву своего коня, и так, молча, ехал довольно долго. Потом снова заговорил, сказал, что Восэ представляется ему человеком умным, смелым, правдивым, но вот ему, старшему группы, однажды довелось быть в Гиссаре и в Кулябе, и таджики показались ему скрытными, лукавыми, хитрыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146