мальчонка не стерпел рукоприкладства, без которого не обходился дядя, и сбежал от милого дяденьки два или три года назад, став адирием — «обитателем горных склонов». Восэ не раз слыхал, что в свое одиноком бродяжничестве Ризо научился хорошо, охотиться; что при встречах с диким зверьем
проявлял бесстрашие, даже отвагу, был сообразителен, расторопен и всегда рассчитывал только на свои силы. Даже нынешний, будто и незначительный случай: избавляя невинного мальчонку от побоев Сангали, пришел с повинною сам, отдал украденные шарики сыра,— не свидетельство ли благородства души и мужества Ризо? Поглядывая сейчас на него, Восэ подумал, что каждый отец и каждая мать могли бы гордиться таким сыном, и не обидно ли, что голод, нужда и унижения, испытываемые этим одиноким юношей, вынуждают его оставаться полудиким бродяжкой?.. Да, мир наш соткан из несправедливостей.
— Ризо! До каких пор ты будешь бродяжничать?
— Что же мне делать?
— А разве нельзя тебе жить при доме какого-нибудь справедливого человека, помогать в хозяйстве... Или, допустим, стать пастухом,— плохо ль пасти овец?
— Противно мне!
— Что?
— Люди обрыдли мне. Хозяева.
— Почему?
— Никому не хочу быть обязанным, кланяться, благодарить.
— Но ведь тебя бы кормил твой труд! Кому же и за что тут кланяться?
— Э, друг Восэ, то, что знаю я, того тебе не довелось знать...
Ризо вдруг, сунув руку в остывший очаг, захватил пригоршню золы, посыпал ею свои спутанные длинные волосы, вымазал себе руки, лицо и, подобный истопнику восточной бани, оскалив зубы, гримасничая, сказал:
— Буду ходить вот таким!
— Да ты что? С ума сходишь, Ризо? — рассердился Восэ.
— Я хочу, чтобы люди называли меня нечистым духом, чертом, чтоб боялись меня!
— Разве ты дикий, что хочешь бежать от людей?
— Дикий не я. Другие.
Кто же?
— Все!
— Откуда ты это взял?
— Ты Саргали видел? Что он сделал с тем мальчишкой? Что сделал бы и со мной, если б не ты? Он дикий или я?
— Он действительно низкий человек. Но ты всех называешь плохими!
Не всех. Тебя не называю плохим.
Ризо,— сказал, помолчав, Восэ,— если ты бросишь свою дурь, свои неблаговидные выходки, я сделаю тебя своим приёмным сыном. Что скажешь?
Ризо опешил. Недоверчиво посмотрел в глаза Восэ. Спросил:
И что ты будешь делать, приняв меня в сыновья?
Что человек делает со своим сыном, то буду делать и я.
Бить будешь?
Если станешь плохо поступать, не слушаться меня, то, конечно, побью.
— Я что буду делать?
— Все, что я прикажу. Но у тебя будет отец.— И Восэ повторил: — От е ц!
Восэ сложил платок, встав, подпоясался им.
— Если ты согласен стать моим приемным сыном, то завтра в это же время приходи в Дара-и-Мухтор, ко мне. Если не согласен — не приходи. Хорошо?
Глядя в землю, Ризо ответил только чуть заметным кивком.
На другой день, после полудня, Ризо явился в дом Восэ.
— Пришел? Молодец! — обрадовался Восэ Указал на желоб с родниковой водой: — Вымой здесь руки, лицо, ноги.
Ризо умылся.
— Иди сюда, садись!
Усадив Ризо на застланное войлочной катанкой глинобитное ложе, Восэ позвал, жену. Аноргуль, а за нею и Гулизор вышли к гостиному домику, остановились в недоумении, глядя на чинно сидевшего рядом с хозяином Ризо, о встрече и о разговоре с которым на горном склоне вблизи Камоли Восэ ничего не сообщал им.
— Ты знаешь этого сироту, жена?
Кто же его не знает? — молвила Аноргуль.
-— С этого дня Ризо станет нашим названым сыном,— непререкаемым тоном объявил Восэ.— Он дал слово, что не выйдет из послушания мне, бросит все свои дурацкие, некрасивые выходки. Не так ли, Ризо?
Юноша стеснительно смотрел в землю и только беззвучно шевельнул губами. Аноргуль и ее дочь в упор изучали лицо Восэ, их взгляды выражали изумление и непонимание. Поняв, что отец не шутит, Гулизор презрительно скривила губы, отвернулась и с кислым лицом направилась к калитке во двор женской половины дома. Было так тихо, что звук резко захлопнутой калитки заставил Аноргуль вздрогнуть. Но Восэ казался довольным; будто не замечая настроения жены и дочери, спокойно приказал Аноргуль:
— Принеси чего-нибудь поесть, чтобы по-матерински добром встретить новую жизнь сына! — И, переиначивая по-своему известную пословицу, добавил: — Говорят, быть мусульманином хорошо на сытый желудок, а я скажу: и названым сыном быть тоже хорошо на сытый желудок. Не так ли, Ризо?
Аноргуль, не произнеся ни слова, ушла. Ризо молчал. Не нарушал молчания и Восэ. Долго ждать не пришлось: Гулизор вынесла две ячменные лепешки и миску с кислым молоком. И беззвучно удалилась.
— Ешь, Ризо, потом поговорим.
Восэ встал, пошел на внутренний двор. На краю террасы жена встретила его вопросом:
— Что затеял ты, отец Хасана?
Восэ, присев на низенькие перильца, рассказал жене обо всем, что накануне произошло в Камоли,—о случае е сыром, о разговоре с Ризо в глинобитной мазанке, под карагачем.
— Но я говорю, он хороший парень. Нарекая его своим сыном, мы делаем богоугодное дело. Ты не обращай внимания на его неряшливый вид и забудь о его глупых выходках. Жена моя дорогая, это ведь все от беспризорности, от одиночества. Я понял главное: душа у парня — честная, если воспитаем его — человека сделаем. И будет он мне хорошим помощником.
— Так. Так! — все еще не сдавалась Аноргуль.— Но ведь время-то какое голодное! Мы и своих-то детей с трудом кормим, а ты на нашу голову приводишь полновесного едока и истрепывателя одежды. Как справлять ему все? Разве хорошо это?
— От Ризо нам не убыток будет, а польза! Он сам найдет себе все и будет есть свой хлеб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146