Адвокат, конечно, небезуспешно развивал тему гонений на христианство. Очень душещипательно рассказал историю самого Погостина, который мальчишкой был в церкви служкой. Как за это его сначала исключили из пионеров, а потом и вовсе выгнали из школы. Несколько раз милиция задерживала за тунеядство, хотя Андрей работал на стройке, а учился в вечерней школе.
Наташа тоже задавала вопросы свидетелям, чувствуя, как из зала катится на нее волна черной ненависти.
В первый день она еще раз убедилась: никаких в деле белых ниток нет. От этого легче не стало.
Вечером Виктор снова попытался устроить скандал. Наташа заперлась в своей комнате, легла, прислушиваясь к себе, к своему ребенку. Что ж за работу она такую выбрала — тяжелую? Что ж за мучения приняла? Зачем? Ради чего? Ради справедливости? Но это же чистой воды романтика. Не было этой справедливости на свете и не будет. Это только в американских фильмах — добро торжествует при жизни. Христиане считают, что воздается на том свете. Один из отцов Церкви так и говорил — этот свет для подвигов и деяний, а для наград и хвалы — тот. Так что же она хочет? Раздать всем сестрам по серьгам?
Года четыре назад, еще студенткой университета, ездила она вместе с шумной толпой в Печеры. Конечно, зашли в монастырь. Смотрели на храмы, видели монахов — экзотика!
Потом Наташа отошла в сторонку, а там сидит человек. Весь в черном, капюшон на самые глаза надвинут, на груди что-то написано. Не поняла, спросила. Монах не ответил.
— Молчальник, — вдруг пояснила неизвестно откуда взявшаяся рядом старушка в платке. — Схиму принял — молчать всю жизнь.
Наташа была не просто поражена. Она была шокирована, выбита из колеи, оглушена. В наше время?! В нашей стране?! Среди людей?! Молчать?!
Это и представить себе было трудно. А оно вот здесь — во плоти.
Потом оказалось, что в монастыре есть и другие схимники — пещерники. Они замуровывают себя в каменных нишах. Им подают только хлеб и воду, и они молятся.
— Q чем они молятся? — изумленно спросила Наташа у старушки.
— Да о чем... Богу молятся. Чтобы все осталось как есть.
— О чем?! — не поверила своим ушам Наташа.
— Так это... — наморщила лобик старуха. Видно, объяснить не могла. — Они, если молитву прекратят, мир упадет. Или как-то так...
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ПЕНСИЕЙ
— Кончать его надо было, кончать, — бормотал Мент, сидя на кровати и вертя в руках трубку от радиотелефона. — Сколько раз убеждался: если бабок нет, то никаких «потом». Еще ни разу эта волынка со всякими там выкупами гладко не проходила.
— Надо же когда-нибудь начинать. — Юм улыбнулся и откупорил бутылку водки. — И потом, зря мы, что ли, потели? Из-за трех телефонов и какого-то компьютера?
— Ничего, и на старуху бывает проруха. — Мент выхватил бутылку и сделал несколько глотков прямо из горла. — Вот увидишь, кинет он нас. Как пить дать кинет.
— Ну что ты каркаешь? Что ты каркаешь, спрашивается? — разозлился кореец. — Да не может он нас кинуть, не меркет. И я это понимаю, и ты, и он сам прекрасно понимает. Это же триста пятьдесят косых, ты только представь! Года два можно не работать. За бугор махнуть, купить там домик и жить в свое удовольствие.
— Ты его сначала получи, этот домик за бугром. — Мент ухмыльнулся.
— Запросто. Послезавтра все и сделаем. А потом быстренько разбежимся и...
— И нас всех сцапают по одному. Он же нас и заложит, как ты не понимаешь?
— Не заложит. — Юм достал из кармана пистолет. — Зачем? Зачем закладывать человека, которому заказал убийство? Ты же сам понимаешь, что...
— Я понимаю, — заревел Мент, грозно глядя на Юма, — что его прижмут к. стеночке, тряхнут хорошенько, и он нас заложит, как миленький, как сегодня этого своего другана-партнера заложил.
— Не заложит. — Юм открыл барабан и высыпал патроны на стол.
— Почему?
— А потому. — Он прицелился и спустил курок. — Так что давай спать. Завтра работка предстоит. Как-никак последний день перед пенсией...
Машина с охранниками подъехала в половине десятого, как и договаривались. Виктор Ильич быстро, пока жена доводила до ума раскраску на лице, сунул в кейс маленький бархатный футляр — кольцо с бриллиантом, которое <щ сегодня подарит Лидочке, своей секретарше. А то она в последнее время что-то стала охладевать к своему начальнику. А когда женская любовь охладевает, ее нужно немножко подогреть дорогой безделушкой.
— Вовка, ты готов? — Он еще раз посмотрел в зеркало и поморщился: что ни говори, а не все можно купить за деньги. Пузико вон появилось, а волос на голове, наоборот, стало значительно меньше, чем лет эдак пять назад.
— Готов. — Сын нехотя выполз из своей комнаты. — Опять с нянькой ночевать?
— А компьютер хочешь? — Любовь чада тоже довольно легко было купить.
— Хочу.
— Вот и лады. — Виктор Ильич потрепал его по макушке и подумал, что уже пора подыскивать сыну приличный колледж где-нибудь в Англии. — Спускайтесь, я жду вас в машине. Только побыстрей — опаздываем.
Как только он закрыл за собой дверь, из спальни выглянула его жена и сказала сыну:
— Вова, ты иди с папой, а я спущусь через минуту.
— Да ла-адно. Я подожду.
— Иди-иди. Возьми там в шкатулке, сколько нужно, купишь себе что-нибудь.
Получив подачку, сын выскочил из квартиры, а женщина сразу схватилась за телефон:
— Алло, Эдик, это Света. Мой сегодня опять к этой шалаве поедет, так что вечером я к тебе. Лады? Вот и хорошо, часиков в шесть. — Она повесила трубку и достала из ящика туалетного столика продолговатый бархатный футляр — золотые швейцарские часы. А то в последнее время ее молоденький массажист как-то стал охладевать к своей пациентке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101