Дрыгов вел себя нагло, даже вызывающе. Все время бравировал, дерзил, поддерживаемый аплодисментами зала, как будто это не заседание суда, а какое-то шоу. Но Наташа знала, что коронный номер в этом-шоу будет у нее. Он хочет дешевой популярности — он ее получит. Только потом сам пожалеет об этом. Но потом, не сейчас.
— Что так вяло? — спросил у нее Дробышев во время перерыва, когда она пила кофе прямо из термоса. — Давай дави его, не бойся. Я сам боялся, когда первое дело вел. Чуть не провалил от страха.
— Я не провалю, — тихо, но очень уверенно сказала она.
— Хорошо бы. — Дмитрий Семенович вздохнул. — Ты, главное, скачи с пункта на пункт, не давай им копаться, а то работаешь в свои ворота. Ты же сама знаешь, что тут все зыбко. А где зыбко, там и рвется, еще классик какой-то сказал.
— Он сказал: «где тонко». — Наташа завинтила термос и положила его в сумку. — Но это не важно. Простите, мне нужно к прениям готовиться.
— А-а, ну давай, давай. — Дробышев закивал. — Сколько для него просить будешь?
— Все, что заслужил...
— ...Поэтому я прошу снять с него обвинение за отсутствием состава преступления.
Когда она сказала это, в зале наступила такая тишина, что бьшо слышно, как у адвоката очки соскользнули с носа. А потом зал взорвался аплодисментами. Растерянный Дрыгов смотрел на нее и не мог поверить своим ушам, судья отчаянно стучал по столу карандашом, а Дробышев так сверлил ее глазами, что чуть не просверлил дырку во лбу.
Но Наташе было все равно. Она набрала в легкие побольше воздуха и крикнула:
— Па-апрошу тишины! Я еще не закончила! Тишина нехотя установилась минуты через две.
— Мною проведен анализ мочи в подворотне. Сверив его результаты с анализами мочи гражданина Дрыгова, которые он сдавал три месяца назад, комиссия пришла к выводу, что это не его работа. Что же касается гражданки Тыквиной, через которую он якобы распространял порнографическую продукцию, которую сам же и изготавливал, то по этому поводу я хочу высказаться отдельно. Стихи Вадима Станиславовича нельзя квалифицировать как порнографические, поскольку в них нет даже намека на описание половых сношений. Выражения же «красный, как дерьмо» и «в Политбюро сидят члены с красными головками, как у моего дружка» заставляют задуматься скорее о дефектах цветовосприятия подсудимого. Адвокат на протяжении сегодняшнего заседания несколько раз пытался обвинить меня в том, что этот суд преследует цель наказать диссидента Дрыгова за его нежелание мириться со всем тем, что происходит в государстве. Вполне может быть. Но хотелось бы спросить у всех присутствующих, почему государство не обвинило, например, Войновича в том, что он изготавливал порнографию? Разве можно считать себя поэтом только потому, что умеешь писать в рифму о том, что государством правят одни дураки? В связи со всем вышесказанным мне кажется, что суд этот стремился не наказать диссидента Дрыгова, а сделать из Дрыгова диссидента. А вот я не хочу делать борца за справедливость из бездарного и не очень чистоплотного рифмоплета. Я закончила.
Адвокат от своей заключительной речи отказался.
Но самое удивительное началось потом, когда Наташа выходила из здания суда. К ней подскочило сразу несколько членов Союза писателей, ей долго трясли руку и горячо благодарили за то, что она не дала усадить за решетку выдающегося поэта современности.
— Он же... Он же... — Какая-то коротко стриженная экзальтированная девица никак не могла подобрать слов, теребя Наташу за рукав.
— Отпустите меня, пожалуйста, — сказала Наташа как можно спокойнее.
— Что? — не расслышала поклонница Дрыгова. — Я говорю, что он ведь такой... талантливый.
— Отпустите, а то я позову милицию. — Наташа зло дернула руку.
Девица вытаращила на нее глаза, но отпустила. Наташа сжала под мышкой сумку с документами и быстро зашагала по улице, стараясь не оглядываться.
В прокуратуре она была через сорок минут. Быстро проскользнула в свой кабинет, стараясь ни с кем не встречаться в коридоре, и сидела там до конца рабочего дня. Все тело время от времени била нервная дрожь. Наташа вздрагивала от каждого стука в дверь, от каждого телефонного звонка. Гуляева пропадала где-то и вернулась только часов в шесть, когда Наташа уже надела плащ и искала ключи от кабинета, которые сунула куда-то.
— Ну как? — спросила она. — Можно с первым делом поздравить? Сколько ему впаяли?.. А что такая перепуганная? Адвокат крутой попался?
— Я его оправдала, — тихо сказала Наташа, теребя пуговицу на плаще.
— Как это? — Женщина непонимающе улыбнулась. — Как это — оправдала?
— Так. — Наташа попыталась улыбнуться, но не получилось. — Я сняла с него обвинение.
Гуляева перестала улыбаться, посмотрела на нее пристально и вдруг сказала:
— Ну и дура...
— Поз-драв-ля-ем! — рявкнуло сразу несколько голосов, как только она открыла дверь в квартиру.
В потолок полетела пробка от шампанского, и перед носом зашелестели целлофаном цветы. Мама сразу кинулась целоваться, брат Ленька начал стаскивать с нее плащ, а Витька почему-то хлопал в ладоши.
— Ну как? Таточка, как все прошло? Тебя хвалили? — Вопросы сыпались со всех сторон. — Что начальник твой сказал?
— Все нормально, — ответила Наташа и наконец смогла выдавить из себя улыбку.
Никогда еще ей не было так противно, как сейчас...
СВИНОПАС
— А какого ты нас взял, а этих нет? — сопел Мент, вышагивая по грязи и держась за поясницу.
— Да! — вставил и Грузин. — Если он такой крутой, надо было всех взять.
— Они бы испугались, — заговорил Юм, заглядывая в глаза то Менту, то Грузину. — А ты не испугаешься, я знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101