Он понял, к чему клонила Наталья. — На живца?
— На живца...
МУЖЧИНА
Самым противным было то, что Томов-Сигаев знал, что ни о чем эти хамы не пожалеют и никакими слезами умываться не станут. Не такой он человек просто-напросто, чтобы звонить куда-то, требовать возмездия и тому подобное. Самому же хуже будет. Вот и теперь он поерепенится, повыступает перед самим собой и все проглотит, как миленький.
На работе он обругал секретаршу Лидочку за то, что она не подготовила черновики для расшифровки, и от этого стало немного легче. Но все равно до конца дня ему было неприятно от мысли, что он такой уважаемый человек, а не может перебороть в себе жалкого трусишку, готового пойти на попятную каждый раз, когда какой-нибудь грубиян обольет его грязью. Это засело настолько глубоко, что до сих пор по ночам Федору снились юношеские сны: он — высокий и мускулистый, обкладывает трехэтажным матом выскочку-начальника, перед которым на работе вынужден привставать с кресла, когда тот без стука входит к нему в кабинет.
— Ну что, Томик, как у нас дела? — спросила жена Элла, когда он вернулся с работы домой.
— Все нормально. — Он чмокнул ее в пухлую напудренную щеку. — Вот только...
— Что еще? — выдохнула она. — Опять Эльгин тебя с докладом обошел?
— Да нет. Врезался. И представляешь... — Он уже хотел рассказать жене про то, что с ним случилось, но напоролся на ее скептический взгляд и решил не делать этого. Просто махнул рукой и сказал: — Фара...
Потом ели суп и жаркое с томатами. Эллочка всю дорогу трещала про Жанну, свою приятельницу, которая умудрилась выдать дочь замуж в ФРГ и теперь каждый год ездит к ней в гости навещать внуков и тащит оттуда всяких шмоток чемоданами, ну просто чемоданами.
Томов-Сигаев тщательно прожевывал мясо, не переставая кивать, а сам думал о том, что зря он, конечно, вызвал ГАИ. Нужно было просто состроить великодушную мину и сказать что-то вроде: «Ну ладно, прощаю. У меня этих фар...» И нахалы были бы посрамлены, и самому не было бы так противно.
Когда позвонили, он сидел в кресле и читал газеты.
— Томик, там к тебе какие-то молодые люди! — закричала жена из прихожей.
— Кто это, любопытно. — Он встал.
Это оказался Короткий. С ним был тот долговязый, кажется, Юрик, и еще четверо. Ввалились в прихожую, не сказав ни слова, и поперлись прямо в гостиную.
— Простите. — Томов-Сигаев растерялся: — Как вы, собственно, меня нашли? И потом, вас ведь не приглашали, кажется...
Эллочка, ничего не понимая, таращилась на шестерых здоровенных парней, которые, даже не разувшись, топчут палас и нагло рассматривают картины на стенах.
— Томи, а это кто? — спросила она наконец.
— Это, Эллочка, те молодые люди, с которыми я...
— Ну что, профессор, — подал голос Короткий, — давай разбираться. Мы же сказали, что тебя найдем.
При этом он так посмотрел на Федора, что у того по спине побежали мурашки и с ноги слетел тапок.
— А в чем, позвольте узнать, вы хотите разбираться? — выдавил он из себя с неким подобием заискивающей улыбки.
— Не, вы слышали? — Короткий окинул взглядом дружков. Те понимающе закивали.
— Ну если вы по поводу того инцидента на дороге, — залепетал Федор Иванович, — то я вынужден вам заявить...
— Кто это, Томик? — Эллочка готова была заплакать. — Может, мне позвать милицию?
— Короче! — рявкнул Короткий, не обратив на нее никакого внимания.
— Нет, согласен, — Томов-Сигаев изо всех сил пытался выглядеть достойно, — вполне может быть, что и была какая-то толика моей вины, но согласитесь, есть же какие-то пределы... Или я не прав?
— Тридцать тысяч, — сказал Короткий, зевнув от скуки.
— Простите, что? — вежливо переспросил Федор Иванович.
— То-оли-ик. — Жена закрыла рот рукой.
— Это не моя тачка, понимаешь. — Короткий вздохнул и ткнул коротким пальцем с печаткой в одного из спутников. — Это вот его тачка. А он мне за бампер тридцать тысяч вломил, не меньше. Вот я к тебе и пришел разбираться.
— Ну ладно. Хорошо, я готов, — сказал он как можно серьезнее. — Я приношу вам свои извинения. Этого вам достаточно?
Парни переглянулись и вдруг захохотали во весь голос.
— Не, а ты прикольный мужик, профессор, — сказал Короткий сквозь слезы радости и даже похлопал его по плечу. — Ему говорят — тридцать штук, а он прощения просит.
Сразу после этой фразы последовал сильный удар в живот, и Федор Иванович под визг жены согнулся пополам.
— Теперь понял? — Лицо Короткого стало злым, даже свирепым. — И не надо мне тут дурака валять. Или гони тридцать штук, козел, или мы тебя по стенке размажем.
— Но за что? — простонал Томов-Сигаев. — И потом, у меня нет таких денег.
— Во-о, это уже другой разговор. — Короткий опять похлопал его по плечу и сел.
Элла старалась не шевелиться, чтобы все просто забыли о ее существовании. Вот только зубы у нее стучали слишком громко.
— Не, ну ты пойми, мужик, — сказал Короткий примирительным тоном. — Я тебя бить не хотел, так, разнервничался. Ну ты сам прикинь — взял у товарища машину на пару дней, совсем еще новую. Ты же видел эту машину? Просто ляля.
— Да-да, конечно. — Томов-Сигаев вытер слезы.
— Ну вот, — продолжал рассуждать Короткий. — Еду себе по улице, собираюсь на светофоре остановиться, а тут какой-то козел сзади мне в жопу как шарахнет. Ну что, разве не так было, профессор?
— Ну, почти так, но только...
— Что? — Коротышка привстал.
— Так, так! — закричал Томов-Сигаев, только
чтобы его опять не били.
— Вот, хорошо. — Парень осклабился. — Вам*
пер разворотило, как я машину отдам? Пригоняю
ее Вове, а он говорит, чтоб я тридцать штук платил.
Почему, интересно, я должен платить тридцать штук,
если я не виноват?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101