В 1848 г. царь, по свидетельству М. А. Корфа, так рассказывал ему о своем разговоре с Пушкиным: «... его привезли ко мне из его заточения, совсем больного и в ранах... „Что вы бы сделали, если бы 14 декабря были в Петербурге?" — спросил я его между прочим.— „Был бы в рядах мятежников",— отвечал ои, не запинаясь. Когда потом я спрашивал его: переменился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать впредь иначе, если я пущу его на волю, он очень долго колебался и только после длинного молчания протянул мне руку с обещанием сделаться иным».
Известно, что Пушкин остался доволен своим свиданием с Николаем I. 16 сентября он писал П. А. Осиновой: «Государь принял меня самым любезным образом» (IX, 224). А 9 ноября сообщал Языкову: «Царь освободил меня от цензуры. Он сам мой цензор. Выгода, конечно, необъятная. Таким образом, „Годунова" тиснем» (IX, 230).
В своем первом свидании с поэтом Николай I прекрасно разыграл роль сильного, умного и милостивого государя, чем и очаровал Пушкина. Николай обладал незаурядным актерским дарованием: об этом свидетельство-
вало и его поведение на допросах декабристов. Чувства, которые он разыгрывал, не были ни глубокими, ни сколько-нибудь долгими, но в момент игры он увлекался ими и, быть может, сам готов был им верить. Если бы дело обстояло не так, Пушкин легко распознал бы монаршую игру. Между тем он не усомнился в правдивости Николая. Не усомнился и по свойственной ему самому открытости души, и потому что увлечен был минутной и хорошо наигранной искренностью монарха. Он еще долго будет верить ему — и только после многих и тяжелых разочарований, к 1833—1834 гг., наступит для него горькое похмелье.
В Москве ожидала Пушкина и другая встреча — встреча с московскими молодыми литераторами. Один из них, С. П. Шевырев, позднее вспоминал: «Москва приняла его с восторгом. Везде его носили на руках». Здесь, в Москве, сначала у П. А. Вяземского, а затем в доме Веневитиновых Пушкин читает своего «Бориса Годунова». На чтении у Веневитинова присутствовали братья Киреевские, А. С. Хомяков, С. П. Шевырев, М. П. Погодин и др. Погодин писал об этом чтении: «Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго и потом бросились к Пушкину. Начались объятия, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления. „Эван, эвое, дайте чаши!" Явилось шампанское, и Пушкин одушевился, видя такое свое действие на избранную молодежь. Ему было приятно наше внимание...».
Несомненно, что в Москве происходит сближение Пушкина с этой группой литературной молодежи, которая вошла в историю под именем «любомудры». Идейный вдохновитель любомудров поэт Д. В. Веневитинов и его друзья определенно понравились Пушкину. Как отметил Д. Д. Благой, «веневитиновский кружок в первые два-три подекабрьских года был единственным литературно-дружеским объединением, отличавшимся вольнолюбивым духом и тем самым продолжавшим в какой-то мере идейные традиции декабристов. Неудивительно, что на первых порах именно в этом кружке Пушкин обрел, как ему представлялось, наиболее близкую себе среду».
По-видимому, больше всего вызывали симпатии у Пушкина серьезные интересы любомудров, их стремление к знаниям, их способность и умение добывать эти знания. 30 ноября 1825 г. Пушкин писал Бестужеву: «Ты — да, кажется, Вяземский — одни из наших литераторов — учатся; все прочие разучаются. Жаль!..» (IX, 203). Это было написано еще до декабрьского восстания. Теперь, в последекабрьские дни, о многом передумав, Пушкин особенно ценит стремление к знанию, он видит одно из главных средств достижения личного и общественного совершенствования в науках, в просвещении. И вот он встречает людей, молодых, пылких, полных энтузиазма и трудолюбия, которые во многом отвечают его общественному идеалу. Пушкин и московские литераторы-любомудры не могли не сблизиться, не могли не почувствовать естественного тяготения друг к другу. И это сближение не прошло даром не только для молодых ученых и поклонников пушкинской поэзии, но в известной степени и для самого Пушкина.
Плодом этого сближения был прежде всего журнал, который еще в 1826 г., при первых встречах и знакомстве, согласились совместно издавать любомудры и Пушкин. Между ними заключается формальный договор о принципах сотрудничества, а в декабре 1826 г. в доме Хомякова, в присутствии Мицкевича и Баратынского, было торжественно отпраздновано основание нового журнала. Он начал выходить с 1827 г. под названием «Московский вевтник».
Пушкин не просто сочувствовал журналу и принимал участие в его издании, но на первых порах считал себя его вдохновителем, «духом». Таковым же считали Пушкина и его друзья. Одесский друг Пушкина, поэт Туман-ский, писал ему в апреле 1827 г.: «Как главного духа Московского Вестника порадую тебя известием, что у нас читают его с необыкновенным восхищением. Все, что есть порядочного в городе, прославляют тебя и Погодина (редактора журнала.—Е.М.)...». И далее: «Сделай милость, любезный Пушкин, не забывай, что тебе на Руси предназначено играть роль Вольтера (разумеется, в отношении к истинному просвещению). Твои связи, народность твоей славы, твоя голова, поселение твое в Москве — средоточии России, все дает тебе лестную возможность действовать на умы с успехом, гораздо обширнейшим против прочих литераторов».
Сотрудничество Пушкина в журнале в первые полтора года его существования было весьма активным. Здесь он поместил отрывок из «Бориса Годунова» — сцену в келье Чудова монастыря: этой сценой открывался первый номер журнала. В последующих номерах печатались отрывки из «Евгения Онегина» и «Графа Нулина», стихотворения «Жених», «Стапсы», «Буря», «Золото и булат», «Зимняя дорога» и пр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74