Так и есть. Виктор Васильевич Смородин с веселинкой в голосе отозвался:
— Иван Иванович, наша система гарантирует: «Жигули» бежевого цвета, СЛГ 18—17.
«Видать, известный номерок, коль врезался в память начальнику областного управления ГАИ»,— мелькнула мысль у Орача.
— И кто же владелец этой знаменитости?
— Екатерина Ильинична Генералова. Слыхали о такой?
«Жена академика Генералова!»
Вот это да! Академик Генералов — заведующий кафедрой геологии в политехническом институте, любимый, если не сказать больше, учитель Саньки — великовозрастного сына Ивана Ивановича. ,
Блестяще закончив десятилетку, Санька попытался было поступить в политехнический, но его не приняли: у парня еще не было паспорта. И если бы не заведующий кафедрой (в ту пору профессор, доктор) Генералов, не видать бы юному Александру Орачу института как своих ушей. Побеседовал Викентий Титович с необычным абитуриентом удивился его знаниям по геологии и, взяв документы понес их в приемную комиссию.
— На каком основании вы отказались принять показание у этого юноши? Молод? Зелен? Но молодость — так недостаток, который, увы, проходит слишком быстро
В кои-то веки к нам пришел способный человек, а мы ему — от ворот поворот!
Приняли. А затем еще одна ядовитая стрела в самолюбивого паренька. При институте — военная кафедра, а Александр Орач по возрасту невоеннообязанный. И затаил Санька обиду на несправедливо устроенный мир. Три года молчал, а едва начались занятия на четвертом курсе — Санька явился к военкому:
— В соответствии с Конституцией СССР призовите меня в армию!
— Но у вас в политехническом есть военная кафедра. Она готовит командиров...
— Я туда не попал.
— По состоянию здоровья?
— Нет, по возрасту. А теперь мне пошел девятнадцатый, и я требую...
С таким требованием к военкому обращались, по-видимому, не так уж часто.
— У вас нелады с успеваемостью? — поинтересовался он.
— Повышенная стипендия.
— Может, тогда... на амурном фронте? Так сказать, надо вовремя скрыться? — доискивался до причины военком.
— Я должен отслужить армию! — стоял на своем Санка, сердясь, что подполковник не может пончть такой простой истины.— Мой отец прошел две войны: с гитлеровской Германией и самурайской Японией. И я не могу прятаться за спины других.
— Похвально,— сказал тогда военком.— Учтем ваше пожелание.
В доме, когда узнали об этом поступке «недоучившегося студента», возник скандал. Аннушка (жена Ивана Ивановича) — в слезы:
— Это он назло мне. Не признает во мне своей матери.
(Санька — приемный сын Ивана Ивановича с Аннушкой, с семи лет. А воспитала Саньку сестра Аннушки — Марина, души не чаявшая в своевольном мальчишке.) Марина на стенания Аннушки ответила:
— Не мешайте, ему колобродить. Парень себя ищет.
У Марины —судьба лихая. Девчушкой угнали ее в фашистскую неволю, натерпелась там унижений. А вернулась — долго не могла прижиться, затавровали: «Была у фашистов». Да не услужение, а неволя. Пробовала восстать —
покалечили. Отсидела срок. И вот стал колючий мальчонка ей другом. Странная это была дружба...
В тон Марине высказался по поводу своевольства студента Орача и академик Генералов:
— Почувствовать себя мужчиной — для талантливого человека очень важно. За ним не пропадет. У него в запасе как раз два года...
После армии Санька решил, что еще недостаточно набрался ума-разума, не накопил необходимого жизненного опыта, и ушел с геологической партией изучать любимый академиком Генераловым Байкальский разлом. Два года кормил собою гнуса и комаров, мерз в зимовьях, сох в лабораториях. Вернулся в Донецк. Близкие были убеждены: «Ну, теперь перебесился». А он еще раз всех удивил: поступил на шахту «Три-Новая», Вначале проходчиком, затем горным мастером. На все укоры близких отшучивался:
- Солдата делает полководцем не маршальский жезл, который лежит в ранце в промасленной тряпочке, а бои и походы.
Доставалось ему, как бедняку на сорочинской ярмарке. Попал он на проходку учеником. А ученику — всякая неблагодарная работа. В то время Санина бригада «протыкала лаву», то есть пробивала в могучем пласте первый проход, с которого потом и начнется жизнь угольной лавы. Вот где напашешься с непривычки, «намантулишься», как говорят горняки. Парень был самолюбивый, а опыта горняцкого — никакого, всякую работу старался «взять на пупок», ломил как медведь даже там, где надо было бы гнуть. Придет с шахты — ключ не может вставить в замочную скважину, рука от усталости дрожит. Постучит ногой, мол, откройте. Аннушка — к дверям. Ахи-охи, дескать, угробит тебя шахта. А он лишь посмеивается:
— Из неумехи человека выкует,. Первое время: пришел, поел (миску борща, миску — второго, кружку компота. А то еще и сто граммов примет). Лег — и до следующей смены, как топтыгин в берлоге на зимней спячке. Через десять часов будит его Аннушка:
— Сань, на шахту пора...
И все причитала, мол, добром это не кончится. А он улыбается:
— Мама Аня, вам не понять того удовольствие которое я испытываю от ломоты в костях.
— Балахманный,— скажет она.
- Года три, поди, длился у Саньки «шахтный эагибон». А потом - как отрезало. Вручили ему на День шахтера знак «Шахтерской славы» третьей степени. Это, конечно, не орден и даже не медаль, всего лишь министерский знак, но звучит-то как! Шахтерская слава! И по форме — иному ордену на зависть. Принес Санька домой награду, прицепил к лацкану пиджака и сказал:
— Все. Секретов у шахты от меня нет, можно возвращаться в институт.
Закончил с отличием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122