А матери все знать хочется...
Для пользы дела Орачу следовало бы заночевать у Лукерьи Карповны. Оставались невыясненными два щепетильных вопроса: первое замужество Алевтины Кузьминичны и ее связь с компанией «трудных» подростков. Конечно, матери вспоминать об этом периоде жизни своей дочери будет не очень приятно. Пока она воспринимает Орача как доброго знакомого Анны и ее мужа. А если начнет копаться в грязном белье, какими глазами Лукерья Карповна поглядит на гостя?
Конечно, если Анну судили, подробности можно узнать в управлении в Краснодаре. А вот о первом муже... Что он за человек? Кто такой?
- Я, пожалуй, останусь у Лукерьи Карповны,— решил Орач. И пояснил хозяйке: — Провожу ребят и вернусь. Нам с Игорем надобно погутарить.
- Знаю я этого Иваныча! — усомнилась Лукерья Кар-повна.— Набрасывается па гостя, как кошка на мышку. Оставайся у меня, а то потом скажешь — дороги не нашел.
- Найду! — за перил он гостеприимную хозяйку.- Я же фронтовик.
Она обрадовалась:
— Тогда я тебя буду ждать. Зажгу на базу свет.
Не хотелось ей отпускать гостя.Когда они отошли от дома, Звягинцев сказал:
— Телеграмма — за мной. Завтра всю станицу перевер-ну, но автора установлю. Я бы поверил, что кто-то из зависти решил досадить Анне, испортить праздничное настроение, но уж слишком много неясности вокруг уважаемой Алевтины Кузьминичны.
Лукерья Карповна убрала, сменила посуду, выставнла новую закуску,
— Может, еще рюмочку? — предлозкила она.
— Сыт покуда, съел полпуда,— отказался Орач.— Разве что чайку... Если не трудно.
— Воду я тебе подогрею мигом, но нет в доме заварки, не держу. Мы, станичные, больше пьем узвар. Сад свой: насушишь яблок, груш, вишни... абрикос... Вот и варим всю зиму фрукты. Юшку сама выпьешь, гущу за милую душу слопает поросенок. Может, тебе кофею? Привозила Анна, когда приезжала с Александром Васильевичем. Но мне он без надобности.
Орач от кофе отказался:
- Потом не уснешь. А вот водички...
Лукерья Карповна постелила ему в большой комнате, где стояли сдвинутые две широкие металлические кровати с сетками.
— Перина — пушинка к пушинке, своими руками собирала. Предлагала Анне: забери. А она смеется: «Эту штуку выдумали, когда хаты топили соломой. К утру выдует, на стенах иней, а под периной тепло. В городе — паровое отопление, так что пуховая грелка без надобности». Такая перина рублей двести пятьдесят стоит, ан не нужна,— вздохнула Лукерья Карповиа.— Живешь ради детей, стараешься, копишь, хочешь им отдать то, что дорого тебе, и вдруг оказывается, что им ничего твоего не надо. То, что ты ценила,— для них лишнее. Звал меня Александр Васильевич к себе, мол, комната у вас будет своя, пи о чем
Заботиться не надо. Открыла холодильник — бери, что душа пожелает. Да только уходить в чужой мир от того, с чем родилась и жизнь прожила, не годится. В этой хате родилась, здесь и помирать буду.— И тут же спохватилась: — Это я так, к слову. На самом деле хата эта совсем другая, и не на том месте. В родную хату угодила бомба и осиротила меня. Пятерых детишек похоронила. Ставить новый дом на пепелище не захотела. Заложила сад. В память о каждом по вишенке, по яблопьке, па мальчишек — по абрикосу, девчонкам — по груше. Цветет сад на весне, а мне в каждом цветочке чудятся их глазепки. Летает пчела, сытно гудит, а я сяду поодаль и пою колыбельную. В молодости я была певунья и хохотунья. И куда все делось? Если и поем теперь с Пантелеевной, то все печальное,— взгрустнула Лукерья Карповна, вспоминая прошлое, и закончила свой рассказ очень просто: — Новую хату поставила на огороде. У меня шестьдесят соток: с марта по ноябрь успевай только поворачиваться. А появится какая копейка — все Анне. Много ли мне одной-то надо! Она молодая: и то хочется, и это...
Вместо воды Карповна принесла из погреба компот: кисленький, настоявшийся. Он пах осенним садом. Орач с удовольствием выпил целую кружку.
— Вот уж вкуснотища! Как у нас па хуторе. Говорю жене: почему у тебя не получается, как когда-то у моей матеньки? А она: вырос ты, Ванюша, в детстве времена были голодные, все и казалось вкуснее. А оказывается,
секрет-то в другом.
— Наложи полкастрюли всякой сушки — вот тебе и весь секрет,— улыбнулась Лукерья Карновна.— У нас все свое, а в городе — за каждую граммульку заплати, да еще сходи за ней... Ты ложись,— вдруг сказала она,— а я посижу рядом, как, бывало, сиживала возле своих сыновей. Пела им песенки и байки рассказывала.
Она дождалась, пока он лег. Справилась, как подушки? Не дать ли еще одну? Подоткнула, словно младенцу, под плечо одеяло и присела на табуретку у его изголовья.
— Расскажи об Александре Васильевиче. Счастлива мать, имеющая такого сына. Но и я, хоть чужим счастьем, а все согрета.
Начал было Орач сочинять о подвигах кандидата геологических наук доцента Тюльпаиова, да туг же п выдохся. Вспомнил кое-что из Саниных рассказов о том, как они были на Байкале. Об уникальном озере, хранилище чистой-
шей воды, которая, будто «святая», век будет стоять в сосуде и хоть бы что.О чем еще поведать? Память шарит по пустым кладовым... О том, что сорокалетний дядя Саша Тюльпанов до самозабвения любит футбол и предпочиает смотреть его по телевизору, сидя на полу?
Увы, мы так мало знаем хорошего о людях.А майор милиции Орач собирал, в основном, информацию отрицательного характера. Сведений о сумбурной жизни Алевтины Кузьминичны ему вполне хватило бы на роман с продолжением. Почему с продолжением? Да потому что пока было неизвестно, чем все это закончится...
Добрых чувств к Александру Тюльпанову у Орача тоже хватило бы на поэму. Но шли на ум общие слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122