— Александр! — воскликнул Орач-старший.— Ты юродствуешь и кощунствуешь!
— Нет, отец, просто мы разучились называть вещи своими именами. Нас пугает не только правда, но даже ее двоюродная сестра — откровенность между двумя близкими людьми, вот как у нас сейчас с тобою. Ты о чем-то хочешь меня спросить, по по осмеливаешься и ходишь вокруг да около". Я из-за этой твоей скрытности раздражаюсь и возмущаюсь.
Да, он, майор милиции, ходил вокруг да около, и Сапя это почувствовал. Но как спросить сына: «Ты грабил мебельный? С кем?»
Саня ниспровергал. В ином случае Иван Иванович резко одернул бы сына: «Ты будущий кандидат геологических наук, поосторожнее на поворотах! Нам не нужны критиканы, готовые разрушать святыни лишь ради разрушения!..»
Майор Орач терпеть не мог краснобаев и болтунов. Но сейчас Саня говорил о том, о чем не раз задумывался и сам Иван Иванович. Дорогие предметы роскоши... Для кого они?
Лазня принадлежит к одной из самых высокооплачиваемых категорий трудящихся в нашей стране. Пусть он поднатужится и будет откладывать в месяц пятьсот рублей. За год это шесть тысяч. За десять лет — шестьдесят.
Но кто-то строит особняки, торя дороги-подъезды к ним сквозь горы, леса и реки, кто-то их потом продает, а кто-то и покупает, и не за шестьдесят тысяч, а гораздо дороже. Но если гражданин Эн продал такой особнячок граж-
данину Эн-Эн, то денег в обращении не убавилось... И, может быть, нрав Саня: не будь всего этого — обеденного стола за тридцать тысяч, запонок за двадцать, королевских особняков — не было бы и крупномасштабных взяток, не было бы дерзких, с применением автоматического оружия, ограблений мебельных магазинов, где водятся чеки Внешторга —валюты повышенной покупательной способности.
— О нелепостях жизни, Саня, мы поговорим чуть позже. А сейчас о том, чему ты был свидетелем...
— Немногому. Стоим с продавщицей, калякаем о том, кто может купить обеденный стол египетской работы, и вдруг предупреждение: «Жизням покупателей ничего не угрожает, но по движущимся целям стреляю без предупреждения!» Не знаю, кто как, а я лично поверил: стреляет но первому подозрению. Уж очень внушительный голос.
— Каков бандит был на вид?
— Я всего видеть не мог, стоял ко входу спиной. Но передо мною был трельяж. И одна створка повернута так, что в зеркале я видел руки, сжимавшие автомат. Скорее, даже не автомат, а самоделка. Ствол и круглый диск. Рукоятка — как у пистолета. Но я все время смотрел на руки. Две ручищи! На фалангах пальцев—густая рыжая поросль. Самопал держит ловко, умело. Продавщица, с которой я беседовал, стояла ко мне лицом. По идее, должна была бы кое-что видеть. По, боюсь, ей помешал страх. Побледнела, чувствую, сейчас сознание потеряет. Говорю: «Крепитесь, милая. Помешать им мы с вами по сможем, они свое возьмут». Поддерживаю ее под локоток и чувствую — у нее ноги подгибаются. Когда все закончилось, на улице закричали: «Ограбили! Милиция!» Я усадил продавщицу на стул. Хотел напоить водой. Спрашиваю, где тут у вас графин или кувшин? Она машет куда-то в сторону: «Там!» Пошел в указанном направлении. И вижу в окно: Богдана с моими матрасами на месте нет. Чертыхнулся, вышел на улицу. Еще подумал: «Стоял под самым магазином — и продолжал бы стоять. Нет же, сорвался... Видать, тоже со страху». Потом я звонил ему домой. Жена — злая-презлая. Спрашиваю, не знает ли, где Богдан Андреевич, она ка-ак рявкнет на меня: «Что, выпить не с кем?!»
Они приехали в управление. Крутояров с учителем биологии еще не вернулись из фотолаборатории. Иван Иванович показал сыну на стул. — Садись.
Извлек из ящика стола портрет бородатого, выполненный фотороботом, и положил перед собой обратной стороной.
— Есть предположение, что Лазня на своей машине увез двоих, принимавших участие в ограблении,— сказал Иван Иванович.
Саня, ухмыльнувшись, отрицательно покачал головой!
— Богдан — работяга. Для него нет большего удовольствия, чем обскакать всех на белом свете — пройти выработку быстрее и «репернее» — то есть строго по реперам. Ты бы видел его глаза, когда он рассказывает о шахте! Они светятся. С такими глазами и без светильника в глухом забое не пропадешь. У него никакой жадности к деньгам. «Богдан, займи!» — Если своих нот — возьмет для тебя у другого. Душа! Он весь наружу, весь открыт.— Саня подумал и добавил: — Для друга и врага... Для плохого и хорошего.
— Хочешь сказать — для подвига и преступления? — переспросил Иван Иванович.
— Можно и так. Его мир со всеми плюсами и минусами четко вписывается в понятие «шахта». Остальное — как приложение. Даже семья, если хочешь.
Вначале и у майора милиции Орача было такое же «романтическое» представление о Лазне. Особенно после его откровенного признания, как оп организовывал себе в шахте «чистое» алиби. Но потом начали проступать такие детали — деньги, найденные в гараже, разговор Прянико-ва с женой Богдана Андреевича: «В тряпочку — и выброси», которые резко изменили его мнение о Лазне.
— А если бы кто-то попросил его о простой услуге: «Богдан, я кое-что должен взять в мебельном... Подскочи к шести. Но без опозданий». Богдан, не ведая ни о чем, подъехал. Вышли двое. Один его знакомый, второй — знакомый знакомого. «Поехали». А тут— крик: «Ограбили!» — цредложил Иван Иванович свою версию.— Клиентов где-то высадил, долю получил и — в шахту, организовывать алиби...
Саня глянул отцу в глаза и подавленно признался:
— Пожалуй, это в его характере. Ребята рассказывали, еще на Ливийской шахте... Кум попросил у него пять тысяч — на машину не хватало. Своих таких денег у Богдана не было, на книжке всего полторы тысячи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122