— Почему?
— Я у кого-то забрал годы... Средняя продолжительность жизни у нас в стране — для мужчин — шестьдесят восемь, для женщин — семьдесят пять. Но если долго живут старики, значит, рано умирают молодые и как бы отдают свои, еще не прожитые ими, годы нам, уже выполнившим свою
биологическую задачу. А такие люди не нужны, они линь ние. Заслуженные-перезаслуженные, но они ничего не производят лишь потребляют. Общество стареет, и это нельзя считать положительным явлением. Поэтому герон-тологам надо продлевать не жизнь вообще, а ее активную
фазу. Как ни грусино признавать, но человек должен вовремя родиться и вовремя умереть. Иван Иванович подумал о том, что проблема долгожития для Арсентия Илларионовича и в самом деле болезненная. То о президенте-диктаторе, затевающем войну на уничтожение человечества из-за ненависти к миру, который моложе его, а теперь вот это...
— Каждый из нас запрограммирован па определенный срок, так сказать, биологическая гарантия. И в пределах этого...
— Верите в судьбу?
— Если хотите, в какой-то море. Я обратил внимание на вашу походку. Плавная, легкая. Пока еще все суставы у вас надежно смазаны: не скрипят, не заедают. Участковый говорил, что вы каждый день по десять километров...
— Со студенческой скамьи,— признался не без гордо сти Арсентий Илларионович.— Исключение — армия фронт. Но там были свои нагрузки и перегрузки.
— А иной приклеен к дивану с телевизором, как же рогоносец в коллекции начинающего собирателя.
— Вы хотели сказать, рогач,— уточнил учитель-биолог.— Лукинис червус. Вредителем не является, а посему подлежит охране. Красавец с рогами оленя.
Иван Иванович просто так, к слову пристегнул «жука-рогоносца», а учитель биологии разглядел за этими словами нечто конкретное. И «паспорт» по-латыни выдал.
— Свою судьбу, пусть в природных пределах, мы с вами куем сами,— стоял на своем майор милиции.— И грех вам, Арсентий Илларионович, «катить бочку» на свою старость. Такие люди, как вы,— живая совесть народа, и вы уже самим фактом своего существования действуете оздоравливающе на окружающих. А вот тот, который охотился на вашу собачонку, из породы вредителей. И я лично буду только радоваться, если его век будет укорочен в вашу пользу.
Учитель смущенно улыбнулся:
— А вы — пламенный оратор и умеете убеждать.
Приехали. Иван Иванович завел учителя к себе в кабинет. Крутояров кому-то названивал. Громко кричал, что-то переспрашивал: «С Краснодаром...» — догадался Орач. Когда Крутояров освободился, он представил ему Новгородского:
— Главный цаш свидетель: Арсентий Илларионович... Он имел честь мило беседовать с водителем серой машины; в ту пору, когда тот был еще безбородым.
— Вы предполагаете? — Крутояров сомневался в новой версии, он верил в прежнюю: «Лазня и его бородач».
— Олег Савельевич, наши предположения и сомнения может подтвердить или рассеять только Арсентий Илларионович. Передаю его в ваше полное расположение, ведите в лабораторию. Вы же у нас специалист по фотороботам.
Задание конкретное, и Крутояров готов был его выполнить.Отношения, сложившиеся между двумя майорами, сидевшими в одном кабинете, но занимавшими разные должности, дружескими не назовешь. Но это уже из области личных симпатий и антипатий, что же касается службы, то тут к майору Крутоярову особых претензий не предъявишь. Он был исполнителен, легко загорался первой идеей, но трудно расставался с ней ради другой. О себе говорил: «Я однолюб во всем».
Возможно, Ивану Ивановичу надо быть снисходительнее к человеческим слабостям подчиненного?Крутояров безмерно любил только ту работу, которую выполнял именно он, считая ее самой важной для дела,
основополагающей. И ни в гран не ставил все то, что делали другие.
— Не желаете взглянуть на «трех богатырей» Круто-яровской работы? Фотолаборатория осчастливила.
После такой рекомендации отказаться от участия в вернисаже было невозможно.
«Трое бородатых». Портреты выполнены в плакатном, обобщенном виде, без индивидуальных черт. Иван Иванович знал, что ото результат коллективного творчества. Авторами портретов были очевидцы событий в мебельном магазине. Только человек опрошено? Десяток? Два? Ка-валось бы, каждый должен был увидеть «свою» деталь и тем самым придать портретам неповторимость. Но дело в том (а в этом и беда), что все опрошенные видели то, что прежде всего бросалось в глаза: бородачи, в спортивных куртках, причем в одинаковых. Все происходило в считанные мгновения — однажды увидел, а проверить свои впечатления нет возможности, поэтому одинаковость затеняет остальное, и намять невольно усредняет приметы преступников, подгоняет их к стереотипу восприятия. Возраст? Где-то 30—55 лет. Глаза? Круглые... Выпученные от напряжения. Только у одного из троих бородачей глаза оказались настолько особенными, что на это обратили внимание многие: очень злые, маленькие, прищуренные глаза.
Есть такой прием в плакатной живописи: с какой бы стороны ты ни глядел на плакат, под каким бы углом к нему ни стоял, глаза (или дуло пистолета) обязательно смотрят на тебя в упор.
Может быть, особенность впечатления от глаз одного из троих порождена пронзительностью злобного взгляда?У двух остальных глаза на портретах были совсем не прорисованы. Лишь намек, как в древнегреческой скульптуре, которая сначала поражает не одухотворенностью выражения лица, а пустыми глазницами.
Одеты все трое одинаково: джинсы, кеды, куртки с тремя вшитыми разноцветными полосками на рукавах. У каждого в руках по спортивной стандартной сумке, из серии «молодежная» — черный саквояж, с каким в давние времена посещали больных земские врачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122