Иван Иванович почувствовал, как у него из-под ног уходит земля, на которой он до сих пор так прочно стоял. Он не мог возразить Сане ни по одному пункту. Иришка, любимица отцова, действительно выбрала не очень желанную специальность. Зато престижную! Аннушка, работая в магазине, не раскрывает книг. Она их продает, как любой дру-
гой товар: хлеб, сахар, мануфактуру... Есть дефицитные книги — их рвут из рук, есть никому не нужные, но их кто-то выпустил по каким-то соображениям, хотя покупателю они «до лампочки». Было когда-то бранное слово «макулатура». А теперь «макулатурная литература — самая ходовая, самая дефицитная и престижная. «Неходовую» дают в нагрузку к «ходовой». Еще одна нелепость, за которую мы постоянно платим дань. Мы свыклись с этой бессмыслицей, стерпелись и не замечаем ее. Так узаконенные нелепости отравляют нам существование, придают ему уродливые формы.
Марина... Старшая из сестер... Если бы она в свое время ответила на любовь полицая Гришки Ходана, то не Феня, шамаханская царица, была бы матерью Сани, а она.
За строптивость Гришка отправил ее в Германию. Стала рабой. Хозяин изнасиловал ее, связав вожжами. Л потом... Перед приходом наших овдовевший хозяин предложил ей руку, сердце и вольготную жизнь где-нибудь в Швейцарии. Она в ответ взялась за плетку и отвела душу... За все пережитое. А хозяин-то был не из самых вредных, он привязался душой к этой норовистой русской девчонке.
Вернулась на Родину. В радостных слезах землю целовала. Но это были те времена, когда чуть ли не каждого из тех, кто возвращался из Германии, подозревали в измене Родине. Униженная и всеми отвергнутая, она прибилась к тем, кто ее в то тяжкое время обогрел и приласкал, дал кров. И стала перешивать краденое.
Они встретились: Иван, демобилизованный после участия в войне с императорской Японией, и Марина. Нет, вначале была Аннушка. Наивное, на весь мир взиравшее с удивлением создание. С Иваном случилась беда: ограбили двое, «благословив» тяжелым ломиком. О, он этих двоих не забудет вовек. Это они «сагитировали» демобилизованного старшего сержанта, вчерашнего истребителя танков, поступить на службу в милицию. Аннушка первой из всех оказалась рядом с ним, истекающим кровью.
А потом уже Марина. Колючая. Сердитая, даже злая. (А с чего ей быть добренькой?) Вся обжигающая, манящая к себе и отталкивающая.Она спасла ему жизнь, спасла ему честь, восстала против той среды, частью которой была, и нож, предназначенный ему, полоснул по ее шее.
Уже на суде адвокат говорил о том, что Марина Крохи-на была случайным человеком в устойчивой группе, что она еще задолго до разоблачения преступников пыталась вырваться из воровской компании, восстала против нее. За что на Марину и покушались. Адвокат умело доказывал: судьба Крохиной — это прежде всего трагедия личности, и причиной всему — война.
Таковы были мысли Ивана, он не однажды высказывал их и следователю, и прокурору, а «обнародовал» их адвокат.
Во время одного из перерывов адвокат подозвал к себе старшего сержанта Орача:
— Закончится процесс — подойдете к прокурору, попросите разрешения повидаться с Крохиной. Я говорил с ним. Марине нужна моральная поддержка.А вас с сестрой она считает самыми близкими людьми.,
Узнав о том, что Иван увидит Марину и сможет поговорить с ней, Аннушка разволновалась:
— Ваня, вы ей скажите, что я ее очень люблю.
Иван понимал: Аннушка хотела дать сестре напутствие, вооружить ее светлой надеждой, которая очень будет нужна Марине па ее трудном жизненном пути. Пять лет... Без друзей, без близких... Разве что срок сократят... Найдет ли она в себе силы, чтобы но разочароваться окончательно, не опуститься?..
Едва судебное заседание закончилось, Иван подошел к прокурору.
— Разрешите мне короткое свидание с Крохиной.
Тот мягко улыбнулся. Он знал, какую роль в разоблачении преступной группы Нильского сыграл этот высокий чернобровый старший сержант милиции, выступавший на суде свидетелем обвинения.
— Единственная просьба: о процессе — ни слова. Аннушка дожидалась Ивана в вестибюле. Осужденных мужчин к тому времени уже увезли в тюрьму, в комнате остались женщины. Сидят на лавочке вдоль стен, хмурые, заплаканные.
Марина с Иваном отошли в дальний угол комнаты. Ивану казалось, что он слышит, как бьется девичье сердце. А может, это билось его собственное? Часто. Гулко.
Марина стояла к нему почти боком. Он все ждал, что она повернется, поднимет голову. А она продолжала стоять в неудобной позе. И он понял, что она уже никогда не сможет держаться, как все: ударом ножа ей подрезали жилу на шее, изуродовали.
«Но хоть жива осталась!» — подумал он. И был благодарен судьбе, случаю, богу и дьяволу: главное — что она жива.
— Марина!
А она все ждет чего-то, даже не пошевельнется. Не спускает глаз з Ивана. Они у нее были карими, а стали — черными, как переспелая вишня. Это их подкрасила нарождающаяся слеза.
Надо было что-то сказать. Свидание всего несколько минут. Подадут машину для арестованных и прозвучит команда: «На выход».Иван притронулся к ее опущенной руке. Не рука, а ледышка. Марина благодарно кивнула:
— Спасибо, что пришел,— прошептала она.— Боялась, что отречешься.
— Почему отрекусь?..— возразил он. Слова в горле застряли комом. Сухим, колючим.
— По службе — запрет. Ты кто? Блюститель закона. А я? Нарушительница. Криминальная.
— При чем тут это... Мы — люди, это — главное.
— Больше уже не увидимся,— сказала она.
— Чего выдумала! — с жаром возразил он, прекрасно понимая, что она имела в виду: — Пять лет — не вечность. Да еще скостят.
— Слыхал, поди, как адвокат смягчал мою вину?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122