В лучшем случае она может различать смутные контуры. Первое, что она произнесла в аэропорту:
– Сал! Когда ты так растолстел?
– Тогда же, когда ты забыла о хороших манерах, мама.
Как она определила, что я растолстел? По запаху?
Я утешил себя тем, что если моя мать способна говорить гадости, то наверняка еще хоть какое-то время сможет сама себя обслуживать.
Я привез ее домой; Габи вела себя с ней просто очаровательно. Моя мать решила рискнуть и отплатила ей той же монетой. Она вела непринужденную беседу, хвалила мою жену и тот уют, который та создала в доме, а потом они вместе с Габи отпустили несколько шуток в мой адрес.
– Твоя мать очень милая, – сказала Габи через несколько дней.
– Просто ты еще не заглядывала в ее сумку.
– Что?
– Она прячет там кольца пяти мертвых сестер. И маленькую бутылочку с камнями из почек, насколько я знаю, не своих.
– Сал, твоя мать абсолютно нормальная.
Слава богу, на следующий день я перехватил мать, как раз когда она надевала пальто.
– Куда ты идешь?
– Я еду в Ипсвич. Моя подруга на следующей неделе ложится там в больницу. Я буду ее навещать, поэтому мне нужно выяснить, сколько времени займет дорога. Я беру машину.
– Мама, ты не в Англии, а в Испании, – напомнил я.
Моя мать рассвирепела.
– Ты же не думаешь, что я этого не помню? – прошипела она.
Это был тупик. Конечно, я мог сослаться на ее плохое зрение или на то, что она не умеет водить, но, похоже, это ничего бы не изменило.
Я сказал:
– Не забудь захватить ручку и бумагу, вдруг заметишь, что водители грузовиков нарушают правила. Обязательно запиши их номера и сообщи в полицию.
Я чувствовал, что мне морочат голову, а хуже всего было то, что Габи не было поблизости и она не видела, как себя ведет моя мать.
Потом моя мать пошла в атаку на Габриэль и на ее, как она выразилась, «привычку тратить чужие деньги».
– Это тебя не касается, – отрезал я.
– Меня не касается, что эта женщина выкачивает из тебя деньги?
– Она ничего из меня не выкачивает.
– Она всегда возвращается домой с покупками.
– Мы только что въехали в новый дом; нам приходится тратить деньги. Когда обустраиваешься, покупаешь много вещей.
– Но почему она покупает одежду?
Я вспомнил о нижнем белье, которое Габи покупала, чтобы порадовать меня, и о новых нарядах, благодаря которым все мужчины и женщины провожали ее взглядом, когда она шла по улицам Бильбао.
– У нее есть работа, – оправдывался я. – Она работает больше, чем когда-либо.
– Она тратит гораздо больше, чем может заработать в своем баре, – заявила моя мать. – Я же вижу.
– Она много работает, – настаивал я.
Действительно, в последующие недели рабочие смены Габи стали более частыми, но я решил, что это от нежелания сидеть дома с моей матерью. Хотя у меня и возникло странное ощущение, что Габриэль меня немного ревнует к Джанси.
Как-то ночью Габи разбудила меня.
– Что это за звук? – спросила она.
– Не имею понятия. Какой звук?
Выбор звуков был богатым. После первых дней на новом месте, когда мы с Габриэль предавались радостям медового месяца и ничего не замечали, стало очевидно, что по ночам здесь довольно шумно. Если погода была более-менее сносной, ведущую к нашему дому узкую дорогу оккупировали скейтбордисты. Компания парней на мопедах тащила скейтборды вверх на холм, и рев моторов эхом отзывался по всей местности, проникал в наши открытые окна и бил по моим барабанным перепонкам. Им нужно было семь с половиной минут, чтобы дотащить скейтбордистов на вершину холма (я засекал время), а потом раздавался еле слышный свист, когда они мчались вниз (четыре с половиной минуты). Потом парни на мопедах тоже съезжали вниз, и процесс повторялся, часов до четырех утра. Но и тогда шум не прекращался; почти каждая ночь сопровождалась праздничными гуляниями, когда толпа испанцев выходит на улицы, все кричат и смеются, хлопают дверцами машин, а потом разъезжаются по домам. До переезда сюда я считал, что темные круги под глазами у испанцев – это генетическая особенность; теперь я знаю, что это от того, что они никогда не спят.
Даже когда по соседству не шумят местные жители, в нашем доме на чердаке что-то происходит; думаю, там водятся мыши. Кто-то бегает, шуршит, а иногда, как ни странно, и сильно стучит. Дом очень старый, кто знает, в чем причина. В одной из нежилых комнат есть люк на чердак, и я как-то попробовал просунуть туда голову. Там не оказалось ничего интересного, но я сделал вывод, что мыши попадают туда из пристройки, примыкающей к задней стене.
Но в ту ночь нас разбудил не гул мопедов и не мышиная возня; звук был похож на шарканье и скрип. Тихие шаги рядом с дверью нашей спальни. Мы напрягали слух, сев в темноте. Снова что-то послышалось. Движение, тишина, потом вздох.
– Это моя мать, – сказал я.
– Нет, там кто-то другой.
– Это моя мать. Она всю ночь бродит по коридору.
– Ты уверен?
– Точно. Ты крепко спишь и раньше просто не слышала.
– Тогда почему она останавливается?
– Она останавливается у двери нашей спальни, чтобы послушать.
– Зачем?
– Выяснить, разбудила ли нас. Она хочет, чтобы мы знали о ее бессоннице.
Мы молча уставились в потолок.
Моя мать походила (восемь секунд), остановилась (три секунды), вздохнула (от одной до четырех секунд в зависимости от требующегося эффекта), потом пошла снова.
Когда я проснулся в следующий раз, Габи в постели уже не было. Куда она могла деться?
Моя мать, вероятно, решила опровергнуть свое заявление, что она никогда не спит, – от ее громкого храпа буквально дрожали стены. Нет сомнения, что позже она позвонит мне на работу и я услышу полный отчет о ее бессонной ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72