Моя первая мысль была о том, что она погибнет: здесь было чертовски высоко. А внизу наверняка камни. По меньшей мере она сломает ноги.
Несколько секунд Габриэль летела вниз. Само падение не выглядело эффектным, а через мгновение она уже вошла в воду и исчезла из виду. Почти не было всплеска, но в месте ее падения поднялось множество пузырей, цвет воды изменился, сделался бледно-зеленым. Потом пузырей стало меньше, и я даже начал сомневаться, в каком именно месте она упала.
Я ждал. Что еще мне оставалось? По моим ощущениям, прошла почти минута, и мне стало плохо от сильного волнения. Как, черт возьми, мне туда добраться? Может, она оказалась за выступом и я ее не вижу? Я наклонился вперед; нет, ей негде было спрятаться.
Потом я ее увидел, Габриэль плыла на приличном расстоянии. Она что-то кричала, но я не мог различить слова. Шляпа по-прежнему была у нее на голове – как, черт возьми, ей это удалось? Ее волосы черными прядями облепили лицо. Она так громко смеялась, что я слышал ее даже отсюда.
– Как ты узнала, что это безопасно? – позже спрашивал я.
– Я не знала, – отвечала она.
Я подозревал, что она видела, как с того места прыгали мальчишки. Как бы там ни было, весь день мы веселились по этому поводу. Это был полный восторг.
В те недели мне тоже представилась возможность проявить себя. Мои привычные шутки блистали новыми гранями.
– Я взял этот рецепт из головы, – говорил я, готовя ужин. – Студень.
Или, в автомобильной пробке:
– Когда ждешь, постепенно учишься терпению.
Или, воскресным утром:
– В постели я просто зверь. Ленивец.
Похоже, она меня любила, несмотря на мои шутки.
Больше всего меня поразило, как легко Габриэль привыкла к новой жизни. Она совершенно не печалилась из-за того, что пришлось покинуть Англию; ее занимали наши планы и блестящие перспективы.
– Я собираюсь найти работу в баре, – однажды заявила она. – Это хороший способ познакомиться с людьми. В конце концов, я тоже способна что-то заработать.
– Тогда мы будем мало видеться, – запротестовал я.
– Я постараюсь устроиться в дневную смену. И вообще, это только один из вариантов.
Секс с ней был для меня загадкой. Габриэль говорила, что любит кричать, но со мной она этого не делала. Она часто даже не смотрела на меня из-под простыни. Мы еще мало прожили вместе, а Габи предпочитала откровенность в отношениях, что намного упрощало жизнь.
– Можешь меня связывать или развязывать, я могу простить все, кроме безразличия или волос во рту, которые не смогу выплюнуть.
Она часто интересовалась, какой секс мне нравится.
– Что ты действительно любишь, по-настоящему? – спрашивала она.
Но обычно у меня не было ответа. Мне нравилось доставлять удовольствие ей. Я считал неправильным говорить о том, что нравилось мне. Она утверждала, что из-за моего нежелания говорить между нами вырастает стена, но я ничего не мог сделать.
Потом Габриэль нашла работу, и стена выросла еще выше. Она работала в баре в Бильбао, в старом городе. Заведение располагалось среди салонов татуировок и секс-шопов, которых в этой части города было в избытке. На стене за стойкой висело множество плакатов с фотографиями преступников. Мадридское правительство установило правила, согласно которым заключенных из организации ЭТА запрещено содержать в местных тюрьмах и им нельзя разговаривать на родном языке. Вероятно, плакаты развесили потому, что всем было известно, как мадридские власти любят проверять местные бары.
Все в этих барах было непонятно для англичанина. Здесь были группы завсегдатаев, которые каждую ночь веселились и танцевали – и в то же время часами доказывали необходимость расширения баскской территории и восстановления границ, которые существовали примерно тысячу лет назад. Даже в самые лучшие годы их поддерживали только восемнадцать процентов голосовавших, тем не менее я много раз наблюдал, как компании двадцатилетних весь вечер с жаром обсуждали события 1937 года, когда Франко применил против населения горчичный газ, а потом рассаживались по машинам и отправлялись за тридцать миль отсюда на ночную вечеринку на пляже.
Именно в таком баре Габриэль и нашла свою первую работу. Ее график состоял из четырех дневных и двух ночных смен в неделю; учитывая, что местные вели в основном ночной образ жизни, в барах ощущалась нехватка ночного персонала.
Однажды я решил понаблюдать за ней на работе и с удивлением обнаружил, что она находится в центре внимания; перед ее частью барной стойки собралась куча басков, а справа от нее за стойкой мужчина, вероятно хозяин заведения, протирал стаканы и любовно разглядывал ее достоинства из-под полуопущенных век.
Один из басков сказал что-то, чего Габи явно не поняла. Она сделала паузу, подняла в воздух палец, призывая к тишине, и, указывая по очереди на каждого из присутствующих, медленно произнесла по-испански:
– Я всех подозреваю. Я никого не подозреваю. – Габриэль решила, что догадалась, кто над ней подшутил, и, указывая на одного из мужчин, объявила: – Он больше не будет иметь потомства.
Публика поддержала ее слова одобрительным ревом; она использовала только фразы из разговорника, который я ей дал. Она не замечала меня в темном углу бара.
Потом Габриэль проделала трюк, которого я никогда не видел. В одну руку взяла острый мясной нож, в другую яйцо и, вдруг подбросив яйцо в воздух, поймала его на острие ножа. Скорлупа наполовину раскололась, яичный белок медленно стек по лезвию, а оставшийся желток она перелила в стакан. После этого в баре не было недостатка в желающих попробовать «Адвокат» со свежим желтком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72