Но многих не хватает. В основном они были сделаны, когда я жила с Алексом. Думаю, пропали все снимки с Алексом.
– Э, кажется, ты куда-то собираешься, – заметил я.
– Я возвращаюсь в Англию.
Из меня как будто выкачали всю энергию.
– Я побуду там какое-то время. Освежу мысли. Похожу на занятия, подготовлюсь к рождению ребенка, – говорила она. – Мне нужно все обдумать.
Не уезжай…
– Я давала себе несколько клятв, – продолжала она. – Обещала себе, что больше никогда не запутаюсь в отношениях, которые замешаны на насилии. Что уйду при первых признаках беды. И потом – мне кажется, мы с тобой выдохлись. Говоря это, Габриэль не переставала укладывать вещи. Ее взгляд был прикован к чемодану.
– Насилие? – переспросил я.
– Ты такой безвольный.
– Безвольный, но склонный к насилию?
Она говорила бессмысленные вещи. Ей было безразлично, что в ее словах отсутствовала логика, ей просто хотелось уйти.
Я встал. Я не мог придумать, что сделать или сказать.
Габриэль повернулась и посмотрела на меня. Я подошел к ней, и мы обнялись. Мы плакали, раскачиваясь вперед и назад.
Глава 27
После первого потрясения я почувствовал себя обманутым. Я думал, у нас еще остались силы. Мне казалось – один из нас вот-вот сделает шаг навстречу другому. Иногда я говорил себе, что неправильно понимаю происходящее. Неужели нас унесло течением в разные стороны, и мы потеряли то, что еще недавно нас объединяло? Конечно, с тех пор как приехала моя мать, я стал проводить меньше времени наедине с Габи, но это же временная проблема. Моя сумасшедшая мать не собиралась жить с нами вечно. Всегда наступает такая странная фаза, когда все разваливается, когда один из партнеров должен доказать, что в основе своей отношения еще крепки.
Было бы все по-другому, если бы на нас не давили так со всех сторон? Все бы изменилось, если бы мы тогда вместе прыгнули со скалы?
Габриэль остановилась у подруги и сообщила мне номер телефона. Я выждал день и позвонил. Трубку взяла подруга.
– Можно Габи?
– Кто это?
– Сал.
– Посмотрю, здесь ли она.
Посмотрит, здесь ли она? Наверняка она знает, дома или нет Габриэль; на самом деле она имела в виду, что спросит, захочет ли Габи разговаривать.
– Да? – раздался в трубке голос Габриэль.
Что я должен был сказать? Начать серьезное обсуждение темы домашнего насилия? Поделиться несколькими свежими анекдотами с работы? Обсудить погоду? Или состояние дорог?
– Я хотел узнать, как твои дела, – произнес я.
– Хорошо, – ответила она.
Пауза.
– Ты записалась на какие-нибудь занятия для будущих мам?
– Нет, еще нет.
– Ясно. Еще не успела?
– Да. Ты меня не любил, верно?
– Что?
– Ты никогда не говорил, что любишь меня.
– Я говорил.
– Когда? Приведи хотя бы один пример. Когда?
– Я говорил, что люблю тебя. – Я был удивлен, услышав подобное обвинение. Ведь было совершенно очевидно, что я без ума от этой женщины. А ее жалобы означали, что она не хотела разрыва отношений. Односложные ответы или молчание были бы гораздо хуже. По крайней мере, у меня оставалась надежда.
– Я люблю тебя, – сказал я. – И всегда любил. Всегда. Почти с первого дня. Мне очень жаль, что я не давал тебе понять, что это так.
– Ты никогда не говорил, что я красивая. Или умная.
– Умная?
– Ты знаешь, чего я хочу, – продолжала она. – Ты никогда не объяснял, почему ты меня любишь. Если это правда.
Это было несправедливо. Я злился на нее, потому что она обвиняла меня в том, что, как ей было известно, не соответствовало действительности. Я сердился, но собирался вести себя как сильный, любящий, способный прощать мужчина. Не мелочись, Сал, даже если она тебя бесит своими заявлениями.
– Я люблю тебя, – повторил я. – Мне нравится твоя энергетика. И как замечательно нам было вместе. Когда ты входишь, вся комната как будто освещается. Мне нравится, что ты добрая. И очень сексуальная. И как ты красишь дом. И как наливаешь по пинте всем бездомным и бродягам Бильбао. Я люблю тебя. И я могу повторять это каждый день до конца твоей жизни.
Молчание.
– Ты слышишь меня?
– Да. Я думаю, не вернуться ли мне на службу.
Никогда не критикуй, всегда поддерживай.
– Делай то, что лучше для тебя, Габриэль.
– Да, конечно, я буду делать то, что лучше для меня. Но я беременна этим проклятым ребенком.
Пришло еще одно письмо.
Оно было отправлено в Испании. Дата на штемпеле соответствовала последнему, как мы полагали, дню пребывания Алекса в стране. И это был последний день, когда Габриэль еще была в Испании. Конечно, несколько миллионов других людей тоже жили здесь, но это меня не интересовало.
На конверте стояла цифра шесть. Я несколько раз похлопал письмом по руке. Я решил его не читать. С меня было уже достаточно. Более чем достаточно.
Я нашел спички и поджег письмо с одного края. Убедившись, что огонь разгорелся, я вынес письмо на улицу к металлическому мусорному контейнеру.
Минут через десять я вернулся, желая узнать, осталось ли что-нибудь от письма. Мне, конечно, следовало его прочесть. Я обнаружил несколько обугленных кусочков бумаги, невероятно ломких. Сохранилось одно или два слова – расплывшиеся фиолетовые буквы на пепельном фоне. Я смог разобрать что-то похожее на слово «ребенок».
Трудно объяснить, зачем я сжег письмо. Возможно, хотел доказать себе, что мне нечего бояться. Или стресс последнего времени был так велик, что я просто не мог больше ни о чем думать.
Моя мать стала вести себя гораздо лучшее. Она прекратила бродить мимо двери моей спальни, сама поменяла батарейки в слуховом аппарате и даже была для меня приятной компанией.
Мы рассказывали друг другу истории о моем отце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72