Князей попало только два - Александр Невский, ко­торого нельзя было не канонизировать ввиду его попу­лярности, и новгородский князь Всеволод-Гавриил, вы­гнанный в 1138 г. вечем из Новгорода. Характерно, что и Александр был новгородским князем, так что из соб­ственно удельных князей в списки не попал никто. Эти новые общегосударственные святые были присоединены к четырем прежним московским «чудотворцам» - митро­политам Петру, Алексею и Ионе и основателю Троицкой лавры Сергию. До конца XVI в. были канонизированы еще 25 святых, также почти исключительно из клириков, в том числе Иосиф Волоцкий. Таким образом, новый об­щерусский пантеон составился из «молитвенников» во главе с московскими «молитвенниками». Удельные кня­зья, как и следовало ожидать, были лишены не только земных, но и небесных престолов. Союз государства и церкви был демонстрирован этой канонизацией самым ярким образом. Вместе с тем московская церковь, кото­рая в XVI в. стала считать себя преемницей византий­ского православия, с гордостью могла заявить, что не уступает в «славе» своей греческой предшественнице.
Централизация церковного управления была также уже завершенной в эпоху соборов середины XVI в. Са­мый факт функционирования соборов для разрешения общецерковных дел является ярким свидетельством про­исшедшей перемены. Но мы жестоко ошиблись бы, если бы в соборном начале стали искать сущности новой церковной организации. Напротив, соборы были лишь шир­мой, которой прикрывалось установление в церкви еди­ноначалия, и притом единоначалия московского госу­даря. Оно сложилось постепенно в течение XV и нача­ла XVI в.
В процессе его образования обе стороны - и новое дворянское государство, и капиталистическая церковь - шли навстречу друг другу, видели друг в друге естественных союзников.
Мы уже упоминали, что поворотным пунктом про­цесса была борьба за церковное землевладение. Но если бы этой борьбы не было, если бы дворянское госу­дарство сразу ухватилось за боярские земли, все же сращение дворянского государства и церкви неминуе­мо должно было бы произойти. Мы уже не раз подчер­кивали, что церковные учреждения в XV-XVI вв. ста­ли крупными коммерческими предприятиями. На цер­ковных землях крепостной труд, источник товарной сельскохозяйственной продукции, стал применяться на полтора века раньше, чем на помещичьих землях, ко­торые к тому же были мельче церковных. Северные монастыри торговали кроме хлеба также пушным и рыбным товаром и солью. В торговле последней Соло­вецкий и Кирилло-Белозерский монастыри занимали командующее положение на рынке. Ростовщические операции монастырей и церквей также обнаруживают быстрый рост (например, в числе пяти кредиторов верейского князя Михаила, умершего в 1486 г., четыре самых крупных были монастыри и монахи). Совершен­но ясно, что церковные миры силою хозяйственного развития толкались к объединению, что та же сила за­ставляла их быть сторонниками сильной центральной власти. Если прежде господствовала теория, что, если не будет в монастырях постриженников из бояр и кня­зей - не будет и монастырей, то теперь на смену ей властно стучалась другая. Князья и бояре исчезали, но база была уже не в них, а в крепостном труде кресть­ян, которых нужно было держать в повиновении, в го­родских рынках, где можно было спокойно и безопасно реализовать товар, и в суде и расправе, при помощи которых можно было защищать имущественные интересы и губить противников. Смуты, затевавшиеся боя­рами, были церкви только вредны. Напротив, насади­тель тишины и порядка - московский князь был же­ланным и дорогим попечителем и другом. И, как мы уже говорили, Иосиф Волоцкий первый со свойствен­ной ему прямотой формулировал новую теорию об ос­новании, на котором зиждется церковь, - это самодер­жец и государь всея Руси, наместник самого бога, под судом, властью и попечением которого находится вся русская земля, включая и «церковное и монастырское». Тут еще нет и в помине тех теократических тенденций, которые возникли в XVII в. и выразились в формуле «священство выше царства». Напротив, в периоде пер­воначального накопления церковь не занимается таки­ми спекуляциями и не спорит о сравнительном досто­инстве великокняжеской и митрополичьей власти. В эту эпоху ее интересы совпадают с интересами дворян­ского государства, и московский владыка охотно ста­новится лишь великокняжеским министром по церков­ным делам.
Формальное провозглашение главенства московско­го государя в церкви произошло в связи с разрывом зависимости московской церкви от константинополь­ского патриарха. Пока существовали удельные княже­ства, а Москва была еще слабым подростком, эту зави­симость московские князья терпели молча. Но в конце XIV в. их терпению пришел конец. Трения стали уве­личиваться все больше и больше, возникая по самому важному для Москвы вопросу - о кандидатах на мит­рополичий престол. Патриарх не всегда соглашался с княжеским кандидатом, иногда назначал своего еще при жизни правящего митрополита, как было, напри­мер, при жизни Алексея, когда за взятку будущим мит­рополитом был назначен из Константинополя болгарин Киприан. А так как в патриаршей курии искатели епи­скопских должностей расценивались прежде всего по количеству золота, какое они могли дать, то константи­нопольские кандидаты сплошь и рядом оказывались проходимцами. Бывало так, что уже назначенный кан­дидат сейчас же сменялся, так как являлся другой, да­вавший больше, и при Дмитрии Донском таким спосо­бом на московскую митрополию были назначены один за другим четыре митрополита, которые спорили друг с другом за власть и в Москве и в Константинополе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174