из нее можно было брать ссуды, причем за невозвраще­ние ссуды была назначена только ради соблюдения при­личия эпитимия в виде поста за каждый взятый рубль. Разложение общины Попова пошло вперед гигантскими шагами, и к концу 40-х годов она уже распалась, не оста­вив по себе никаких воспоминаний. Молоканские общи­ны на Волге, однако, продолжали существовать; но со­стояние их в это время стало чрезвычайно тяжелым. С 20-х годов положение крестьянства становится опять почти невыносимым. Иргиз и Ахтуба наполняются все новыми беглецами, и одновременно с «Разглагольствия­ми тюменского странника» эсхатологические ожидания вдруг вновь оживают в молоканской приволжской среде. Беглый солдат Сидор Андреев, долго живший в Пер­сии, пророчествовал среди саратовских молокан о близ­ком конце мира: скоро явится мессия, который поведет молокан на Араратские горы, и будет там рай, земля, ки­пящая молоком и медом. Эта проповедь дала толчок к внимательному изучению Апокалипсиса и выкладкам с целью разгадать число 666. Высчитали, что конец света придет в 1836 г., когда начнется в прародительской зем­ле Араратских гор тысячелетнее царство, в Новом Иеру­салиме. И одновременно с тягой бегунов на Ахтубу на­чалась тяга молокан в Закавказье, на персидскую гра­ницу к горе Арарат. Всеобщее увлечение эсхатологиче­скими упованиями породило множество предтеч Енохов и Илий, а также несколько самозваных мессий, из которых один, беглый крепостной Лукьян Петров, явился как раз в 1836 г. и созывал молокан идти с ним на Кавказ осно­вывать тысячелетнее царство.
Это необычайное брожение перед эмансипацией, по­рожденное ужасами николаевской эпохи и жаждой осво­бождения, закончилось необычайным эпилогом. Торже­ствующий мессия, которого ждали крестьянские секты как избавителя от крепостного ига и подателя всяческих благ, не пришел. Те мессии, которые были, оказались либо обманщиками, либо неудачниками. Вместо него явился страдающий мессия, добровольно принявший страдания за грехи мира, т. е. измученного крепостными невзгодами крестьянства. Это был доведенный нуждою до помешательства крестьянин Владимирской губернии Никитин. Он решил, что все горе ниспослано ему богом за грехи и что искупить их можно только посредством принесения в жертву собственного сына, как то сделал Авраам. Он сжег свой дом и, взяв двух малюток детей, пошел в сопровождении жены на соседнюю гору; там его жена читала молитвы, а он собственноручно зарезал обоих детей. Это дикое преступление, продиктованное от­части пережитками анимистического мировоззрения и подогретое соответствующими элементами библейской традиции, привело Никитина на скамью подсудимых, а оттуда на Аргунь, в Сибирь. В ссылке он дошел до того, что решил пожертвовать собой за грехи мира; жертва двух детей казалась ему недостаточной. В лесу он устро­ил крест, надел на себя терновый венец, разделся, не­смотря на сильный мороз, догола и распял себя на этом кресте. Его успели снять еще живым, и на допросе он поведал свою грустную историю. Так и русское кресть­янство отдало дань тому мессианизму, представителем которого считают почему-то только один Древний Из­раиль.
Молоканство и духоборчество молочноводского перио­да были типичными проявлениями коммунистического сектантства в период разложения крепостного права, когда крестьянство жило между крепостным игом и освобождением без земли. От бегунства эти организации отличаются тем, что они пытались бороться не только пассивным уходом, но и активным образом, путем созда­ния в среде капиталистического общества коммунистиче­ских организаций. Но, подобно англо-американским по­пыткам Роберта Оуэна, и эти русские новые миры раз­валивались как карточные домики при первом же столк­новении со старым миром. Организации борьбы с экс­плуатацией, возникавшие под религиозными флагами, кончались еще хуже, чем светские попытки ранних социа­листов. Всякая подобная религиозная организация неми­нуемо превращалась в орудие накопления для части ее членов и таким путем особенно быстро становилась ор­ганизацией господства и эксплуатации. На иллюзиях никогда нельзя строить ни свободы, ни равенства, ни ма­териального благополучия трудящихся масс.
СТАРООБРЯДЧЕСТВО И СКОПЧЕСТВО
НА ПОЧВЕ ПРОМЫШЛЕННОГО КАПИТАЛА
УЧРЕЖДЕНИЕ ПОПОВЩИНСКОИ ИЕРАРХИИ


Торгово-промышленныи рогожский союз в первые 30 лет XIX в. выступил в новой, еще почти неслыханной в России, роли. Кошели и сунду­ки Рогожской и Таганки раскрылись для новых предпри­ятий: в самой Москве и в ее окрестностях, в особенности в Гуслицкой волости Богородского уезда, рогожские ка­питалисты основали первые крупные мануфактуры. Не старые крепостные мануфактуры районов льноводства, а новые мануфактуры, зародыши настоящей свободной капиталистической промышленности. Мобилизация рогожского капитала повлекла за собой новые успехи по-повщинской пропаганды. В поповщину потянулись куп­цы, через которых сбывалась продукция рогожцев, а также масса офеней и других мелких торговцев и ре­месленников. Еще важнее была роль поповщинской организации в эксплуатации рабочей силы. Крестьяне, поступавшие на мануфактуры в качестве рабочих и при­казчиков, массами принимали старообрядчество, и таким путем весь Гуслицкий район быстро и невозвратно ушел из синодской церкви. Крестьянам был прямой расчет переходить в старообрядчество, ибо перед ними откры­валась перспектива быстрого выхода из крепостного со­стояния и избавления от рекрутчины. Эта перспектива была построена на совершенно иных началах, чем прин­ципиальная идеология сектантов или революционные надежды пугачевцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174