Даже эпидемия самосожжений продолжала свирепство­вать в первой половине XVIII в., особенно обострившись в царствование Анны. Новые крестьянские религиозные движения носят чисто сектантский характер и идут от­части из общего с беспоповщинскими организациями корня, отделяясь от них в виде самостоятельных органи­заций, отчасти проявляются совершенно новым образом, в новых формах, с новыми идеологиями. Рассмотрение всех этих крестьянских религиозных образований удоб­нее всего сделать в связи с общей историей русского сек­тантства крепостной эпохи.
СЕКТАНТСТВО КРЕПОСТНОЙ ЭПОХИ
ФИЛИППОВЦЫ И БЕГУНЫ


«Государственная цер­ковь и старообрядческие церковные группировки, описан­ные в двух предыдущих главах, были организациями господства и эксплуатации; секты были, напротив, за не­многими исключениями, такими организациями, которые создавались с первоначальною целью уйти от какого бы то ни было господства и только в процессе своего разви­тия превращались также в организации господства. Секты создаются преимущественно в крестьянской среде, лишь иногда захватывая и городское мещанство; поэтому история крестьянства является определяющим моментом и для истории возникновения и развития почти всех сект. Насколько сложнее и разнообразнее была крестьянская жизнь в течение XIX в. сравнительно с XVIII в., настоль­ко же разнообразнее и многочисленнее в XIX в. были проявления крестьянской реформации. В XVIII в. в поло­жении крестьянства, по существу, не было перемен; были только моменты особого обострения крепостного права, но не было таких моментов, которые открывали бы перед крестьянином перспективы лучшего будущего. XIX в. начался указом о свободных хлебопашцах, за­тем началась агония крепостного права в виде аракчеев­щины и тисков николаевской эпохи; после этого пришла эмансипация, которая при всей ее половинчатости все-таки глубоко затронула крестьянский быт и заставила мужицкую мысль шевелиться несколько быстрее, чем раньше. Поэтому и религиозная жизнь крестьянства в XIX в. неизмеримо богаче, чем в XVII или XVIII в.: секты появляются одна за другой в бесчисленном количестве, возникая иногда по ничтожным поводам или одновре­менно появляясь в одном и том же виде в разных углах России; одни возникают заново, другие являются трансформациями более ранних сект. Если мы при этом при­мем в расчет, что огромное большинство сект возникло в безграмотной крестьянской среде, лишь изредка захва­тывая краем городское мещанство, то сразу станет ясно, насколько трудно рассмотрение всех этих сект. Прихо­дится делать оценку их либо по немногочисленным отры­вочным данным, вышедшим из сектантской среды, либо в большинстве случаев по сообщениям официальных и неофициальных наблюдений; богатейший материал след­ственных и судебных актов опубликован в значительной части лишь для XVIII в., а материал XIX в., за немно­гими исключениями, еще лежит в архивах и требует спе­циального исследования, которое подошло бы к нему, заранее учитывая все специфические достоинства и еще более специфические недостатки этого материала. По­этому история сектантства в XVIII в. значительно проще и значительно яснее, чем история сектантства в XIX в. По отношению к последней, особенно для эпохи после 1861 г., приходится оставить мысль о подведении итогов; это задача будущего, быть может даже не близкого. По отношению к истории сектантства в XIX в., до 1861 г. тесно связанной с XVIII в., придется поневоле ограни­читься беглым очерком, намечая лишь самое характер­ное: связь тех или иных сектантских образований с мо­ментами крестьянской истории, наиболее ясные и бес­спорные черты самих сект и наиболее крупные моменты в их истории.
Для крестьянской реформации конца XVII и всего XVIII в. отличительной чертой является ее безнадежный характер. Задавленное барином и дворянским государст­вом, крестьянство не имело никаких надежд выбраться из своего положения реальными, земными средствами. Пугачевщина была, правда, такой попыткой, но заранее обреченной на неуспех. Или бежать, как делали бегуны и странники, или сжигаться, как делали «раскольники» из крестьян, либо вертеться в диком круговороте раде­ний, как делали хлысты, - иного исхода не было; эти три направления и являются наиболее характерными для крестьянских религиозных организаций XVIII в. Наш обзор мы начнем с того движения, которое отделилось от посадского старообрядчества, только что рассмотренного нами в предшествующей главе.
Когда в 20-30-х годах XVIII в. выговцы пошли от­крыто на примирение с миром, от выгорецкой общины, как мы уже говорили, отделилась группа связанных с ней раскольничьих поселений в прежних Архангельской и Олонецкой губерниях. В то время как выгорецкая об­щина превращалась в крупное торгово-промышленное предприятие, хозяйственная основа этих поселений оста­лась неизменной: добывающая промышленность почти без всякого сбыта была до второй половины XIX в. чуть ли не единственным источником их существования. Эти поселения во главе со своим наставником Филипповым повели жестокую борьбу против выговской верхушки, особенно против Семена Денисова. Осуждая все шаги вождей выгорецкой общины, направленные к оконча­тельному примирению с антихристовым миром, оппози­ция сначала пыталась исправить дело захватом власти в общине и энергично агитировала за замену Денисова на посту настоятеля Филипповым. Когда эта борьба за­кончилась поражением, в 1737 г. произошел раскол: филипповцы предали выговцев проклятию и перестали подчиняться Выгу.
В своей идеологии филипповцы повторяли основные положения крайнего крыла раскола XVII в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174